Анна-Мария Зелинко - Дезире
— Экко! [7]
Вероятно, он спросил, такое ли у меня большое приданое, как у Жюли.
Среди общего оживления никто не обращал внимания на Жерома, и самый младший отпрыск семьи Буонапартов напихивался едой как только мог. По-моему, он ел про запас. Потом мы услышали крик м-м Летиции и увидели, что она тащит из комнаты Жерома, белого, как скатерть. Я проводила мать и сына на террасу, где Жером начал со страшной силой выбрасывать из себя огромное количество еды, которое он поглотил. После этого он почувствовал себя лучше, но мы не могли пить кофе на террасе, как предполагалось…
Вскоре Жюли и Жозеф простились с нами и сели в украшенную коляску, чтобы ехать в свое новое жилище. Мы проводили их до калитки сада, и я обняла за плечи маму, сказав ей, что не стоит плакать так горько.
Вновь сервировали ликер и пироги, и Этьен, поговорив с дядей Фешем, сказал ему, что не нуждается в работниках в магазине, так как он обещал устроить Жозефа, а может быть и Люсьена.
Потом мы прогуливались по саду, и дядя Соми, который бывал у нас только по торжественным дням, осведомился, на какой день назначена моя свадьба.
Тут впервые проявила характер мама. Она повернулась к Наполеону и сложила на груди руки умоляющим жестом:
— Генерал Буонапарт, обещайте мне кое-что. Обещайте подождать со свадьбой, пока Эжени не исполнится шестнадцать лет! Обещаете, правда?
— М-м Клари, — сказал Наполеон улыбаясь, — это не мне решать, а вам, м-сье Этьену и м-ль Эжени.
Но мама покачала головой.
— Я не знаю, что вы собираетесь делать, генерал Буонапарт. Вы еще очень молоды, но я чувствую… — она помолчала и с грустной улыбкой взглянула на Наполеона. — Я чувствую, что все подчиняются вашим желаниям. Не только в вашей семье, но и в нашей семье с тех пор, как мы знакомы. Таким образом, я вынуждена обратиться к вам. Эжени еще очень молода! Подождите до ее шестнадцатилетия!
В ответ на это Наполеон молча поцеловал руку моей маме. Я поняла, что это обещание.
На другой день Наполеон получил указание немедленно выехать в Вандею, в распоряжение генерала Хоша, где Наполеон получит бригаду инфантерии.
Я сидела на корточках в высокой траве на обжигающем сентябрьском солнце и смотрела на него, маршировавшего передо мной взад-вперед, бледного от злости, выливавшего мне свое возмущение той должностью, которую ему навязали.
— Вандея! Чтобы расправляться там с роялистами! Горсткой голодных аристократов, которые прячутся у своих крестьян, преданных им фанатически! Я — артиллерист, а не жандарм, — рычал он. Он бегал по лужайке, заложив руки за спину, сжимая пальцы так, что они побелели. — Я не согласен с решением Военного совета. Они хотят похоронить меня в Вандее как полковника, готового к отступлению. Они удаляют меня от военных действий и хотят предать забвению.
Когда он злился, его глаза сверкали зеленым блеском и делались стеклянными.
— Ты можешь подать в отставку, — сказала я тихо. — Я могу купить в провинции маленький домик на те деньги, что папа оставил мне в приданое. Мы можем даже приобрести немного земли и если мы будем экономны…
Он остановился, повернулся ко мне и внимательно посмотрел мне в лицо.
— Если тебе не противна такая мысль, то ты можешь войти в торговлю Этьена, — поторопилась сказать я.
— Эжени, ты сошла с ума! Как могла ты вообразить, что я буду жить на ферме и разводить кур? Или что я буду продавать ленты в лавке твоего отца…
— Я не хотела тебя оскорбить. Я думала, что это выход из положения…
Он засмеялся. Смех звучал фальшиво.
— Выход! Выход из положения для лучшего генерала французской армии! Разве ты не знаешь, что я лучший генерал во Франции?
Он опять забегал по лужайке. Потом резко:
— Завтра я уезжаю верхом.
— В Вандею?
— Нет, в Париж. Я поговорю с этими господами из Военного совета.
— А это не будет… Я хочу сказать, что в армии строгая дисциплина и если не исполнить приказ…
— Да, дисциплина строгая. Если солдат не выполняет мой приказ, я расстреливаю его. Меня тоже могут расстрелять, когда я приеду в Париж. Я возьму с собой Жюно и Мармона.
Жюно и Мармон, его адъютанты со времен Тулона, находились в Марселе. Они ожидали решения своей судьбы.
— Не можешь ли ты одолжить мне денег?
Я кивнула.
— Жюно и Мармон не могут заплатить за квартиру. Так же, как и я, они не получали жалованья с момента моего ареста. Мне нужно вытащить их из корчмы, где они живут. Сколько ты можешь мне дать?
Я накопила немного денег, чтобы купить ему новую форму. У меня было девяносто восемь франков. Они лежали в комоде под ночными рубашками.
— Дай мне все, что у тебя есть, — сказал он, и я побежала за деньгами.
Он сунул ассигнации в карман, потом вынул и пересчитал, сказав:
— Я должен тебе девяносто восемь франков. — Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.
— Ты увидишь, что я втолкую им там, в Париже… Нужно, чтобы они поручили мне командование всей нашей итальянской армией. Это необходимо!
— Когда ты уезжаешь?
— Как только освобожу моих офицеров. Пиши мне чаще! Пиши в Военное министерство, а там мне будут пересылать письмо в действующую армию. Не огорчайся!
— У меня будет много дела. Мне необходимо вышить букву «Б» на всем моем приданом.
Он одобрительно кивнул.
— «Б», «Б», всюду буква «Б», моя дорогая генеральша Буонапарт!
Потом он отвязал свою лошадь, которая опять была привязана к калитке, что очень не нравилось Этьену, и поскакал в город.
Маленький всадник на тихой дороге, обсаженной сиренью, имел жалкий вид и выглядел таким одиноким!
Глава 6
Париж, год спустя
(Я убежала из дома)
Нет ничего хуже, как убегать из дома. Уже две ночи я не сплю в постели. У меня болит спина, так как я уже четверо суток еду в дилижансе. В дилижансах такие ужасные рессоры! Кроме того, у меня нет денег, чтобы оплатить обратную дорогу. Но мне они и не нужны, так как убежав, невозможно возвратиться.
Два часа назад я приехала в Париж, Наступали сумерки, и все дома казались мне одинаковыми. Серые дома по обе стороны улицы, перед домами нет садиков. Дома, дома и только дома.
Я не имела ни малейшего представления, как велик Париж. Я единственная в дилижансе впервые ехала в Париж. Пыхтящий толстяк м-сье Бланк, который сел в наш дилижанс где-то в середине пути и ехал в Париж по делам, проводил меня до фиакра. Я показала кучеру адрес сестры Мари. Кучер взял мои последние деньги и сердился, потому что мне было нечего дать ему на чай. Адрес был правильный, и родственники Мари — Клапены, по счастью, были дома. Они живут во дворе дома на улице Бак.
