Вирджиния Нильсен - Пылкая дикарка. Часть вторая
На черной лестнице послышались шаги. Кто-то легко бежал по ступеням вверх. За ним слышалась тяжелая поступь человека, несущего багаж. Орелия, отложив в сторону рукоделие, пошла к двери и чуть приоткрыла ее. Это из города вернулся месье Арчер. Он открывал дверь своей комнаты напротив, перед которой его слуга поставил чемодан.
— Ну вот, мы и дома, Лафитт! — услыхала Орелия его голос.
— Да, мики, дома.
Молодой адвокат, чувствуя, что за ним следят, резко повернулся, и его взгляд упал на чуть приоткрытую дверь Орелии. Он куртуазно поклонился.
— Добрый день, мадемуазель.
Орелия вздрогнула, и от этой реакции ее рука сама затворила дверь. За дверью она услышала, как кто-то фыркнул, и она быстро поднесла ладони к пылающим огнем щекам. Вот теперь над ней смеется даже его слуга. Они оба смеялись и потешались над ней.
Теперь, когда он вернулся в пансион, когда снова будет спать в комнате напротив ее собственной, там, через холл, она снова начнет, рано проснувшись, прислушиваться к его шагам на лестнице, когда он будет бегом спускаться по ней, направляясь к себе в контору, где будет разрабатывать планы спасения Нанетт от ее притязаний. Она вновь будет с нетерпением ожидать его возвращения домой между четырьмя и пятью часами и следить за его подготовкой к визиту ее сестры. Какое это было сумасшествие — так следить за его повседневной жизнью. Да, Нанетт всегда была ему рада!
Но в этот вечер он никуда не уходил из пансиона, и Орелия убедила мадам Дюкло поужинать в их комнатах.
— Это ты, дорогой! — радостно воскликнула Нанетт. — Когда ты приехал?
— Вчера вечером. — Алекс протянул к ней руки, и она впорхнула в его объятия.
— Как я скучала по тебе, — прошептала она.
— Я тоже.
Нанетт, прильнув к нему, не отпускала Алекса, но он, услыхав наверху шаги Элизабет Кроули, неохотно оттолкнул ее от себя.
— Ну, как дела, Алекс? — спросила Элизабет, стоя на верхней площадке? — Он задрал голову.
— Вы прекрасно выглядите, мадам.
Она фыркнула.
— В этом черном одеянии я похожа на ворону. — Она спустилась к ним. — Майк Жардэн здесь.
— Я знаю, — сказал Алекс. — Я не встретился с ним в Новом Орлеане, так как он уже выехал сюда.
Под ее серебристо-белокурыми волосами лицо у нее казалось особенно бледным. Она подставила ему для поцелуя напудренную щеку, потом, приказав лакею принести им чаю, пошла впереди него к гостиной. Она села на стул перед чайным столиком. Нанетт устроилась рядом с ней.
— Майкл прислал нам записку, в которой просит принять его, — сказала она. — Я ответила ему отказом. Сказала ему, что прежде он должен увидеться с тобой.
Двери на галерею были широко раскрыты, позволяя бризу доносить до них садовые запахи. Ставни оставались закрытыми, чтобы в комнаты не проникали жаркие лучи весеннего солнца. Проникающие между ними лучи брусками отражались на полированной поверхности столов из розового дерева и на паркетном полу. Над камином, черная зияющая дыра которого была закрыта остроконечным, обрамленным красным деревом экраном, висел портрет Элизабет с золотистоволосым ребенком на коленях. Это была Нанетт.
— Мишель сегодня утром зашел ко мне в контору, — сказал Алекс.
— Что ему нужно?
— От требует приданого для этой девушки.
— Почему? — спросила Элизабет. — Он что, хочет на ней жениться?
— Мама! — воскликнула с упреком Нанетт.
— Такая мысль приходила мне в голову, — сказал Алекс, бросив взгляд на рассерженное лицо Нанетт.
— Оставь нас вдвоем, Нанетт, — приказала Элизабет.
— Но это касается и меня, мама.
— Прости меня, Алекс, но я не намерена продолжать обсуждать это дело в присутствии Нанетт. Прошу тебя, будь добра, немедленно ступай к себе в комнату.
— Мама, я уже не ребенок…
— Пожалуйста, Нанетт, уважь ее просьбу, — сказал Алекс.
Голубые глаза Нанетт вспыхнули. Гордо вскинув голову, она вышла из гостиной, хлопнув изо всех сил дверью. В холле она шумно прошла по паркету, затем, сделав паузу, тихо, на цыпочках, ступая по турецкому ковру, снова подкралась к двери. Ей не терпелось подслушать, о чем поведут они разговор.
Алекс все еще стоял возле столика, так как до сих пор не получил приглашения присесть.
— Жардэн сегодня утром сказал мне, что он обязан это сделать ради Ивана, который ему доверил это дело. Он должен исполнить то, что хотел сделать сам Иван.
— Майкл ничего не должен моему мужу! — На бледных щеках Элизабет появились два пунцовых пятна. — Иван ни за что на свете не доверился бы ему ни в чем. Если он утверждает обратное, то он несносный лгун и больше ничего! Ну что тебе удалось выяснить в Новом Орлеане? Ты был в полиции?
— Да, но только не для того, чтобы навести справки о мадемуазель Орелии. Она не такая девушка…
Элизабет холодно возразила:
— Я надеялась, что ты в ходе своего расследования вскроешь кое-какие факты и не станешь прислушиваться к личному мнению кого бы то ни было.
— Да, но… — Элизабет Кроули заставляла его все время держать оборону, и ему от этого было неловко. — В полиции я проверил документы и обнаружил ордер на арест женщины-пекаря в пекарне, принадлежащей Ивану на улице Шартр-стрит, что произошло около восемнадцати лет назад. Судя по всему, она, вооружившись кухонным ножом, прогнала из лавки другую женщину. Вы помните этот инцидент?
Элизабет нахмурилась.
— Иван, вероятно, поехал в полицию, чтобы заплатить за нее штраф. Она упоминается в протоколе как рабыня.
— Рабыня Берта, — сказала Элизабет.
— В полиции предполагают, что у нее вышла ссора с покупательницей. Им так и не удалось допросить вторую женщину, замешанную в этой сваре.
— Кажется, там произошло что-то вроде этого. Я очень смутно помню этот случай. Какое глупое проявление благотворительности со стороны Ивана, — приобрести для своей бывшей рабыни пекарню! Мейзи все время кого-нибудь к нему присылала… такая назойливая… но, Алекс, какое это все имеет отношение к делу?
Не отвечая на поставленный вопрос, он спросил:
— Не хотите ли вы встретиться с Жардэном в моем присутствии в моей конторе?
— Зачем?
— Я побывал в монастыре. Мать-настоятельница подтвердила, что Иван платил за содержание этой девушки в течение последних двенадцати лет. За это время он множество раз посещал ее и привозил подарки.
Стоя за дверью, Нанетт поднесла руку ко рту. "Не может быть! Это неправда! Папа никогда бы…"
— В течение двенадцати лет? — повторила за ним пораженная Элизабет. — Такого не может быть. Мне бы об этом стало известно.
