Элизабет Гоудж - Гентианский холм
— Черт побери! — резко оборвал его отец Спригг, — ты хочешь сказать, засов вытащил не ты? Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать эту чушь! Я терпеливый человек, Сол Доддридж, но я люблю порядок во всем, поэтому пренебрежение обязанностями сильно выводит меня из себя…
Сол вздрогнул и взглянул вверх, потому что Стелла высунулась из окна и отчаянно закричала:
— Я сделала это, отец! Это я!
— А? — недоуменно переспросил отец Спригг; гнев просто душил его, и лицо его стало совсем пунцовым. — Так это ты оставила дверь открытой, дрянная девчонка?
— Да, — ответила Стелла, — это не Сол, это я. Я вытащила засов, а потом не смогла поднять его и поставить на место, пирог с голубятиной и молоко из маслодельни тоже взяла я и отдала их тому мальчику, бродяжке.
Оба мужчины в изумлении уставились на нее. Отец Спригг вытащил носовой платок и утер лоб.
— Я сильная, — торопливо объясняла Стелла. — А Ходж помог.
Ходж стоял на задних лапах рядом с хозяйкой, и его лохматая встревоженная мордочка находилась как раз рядом с ее покрасневшим лицом. Отец Спригг сделал глубокий вдох и затем с силой выдохнул воздух, издав при этом оглушительный свистящий звук. Он повернулся к Солу и миролюбиво обрушил свою руку на его плечо, чего тот совсем не ожидал. Если гнев охватывал отца Спригга очень бурно, то не менее бурно мог он принести свои извинения, если убеждался, что был не прав.
— Вот так бандитка, от горшка два вершка! — с восхищением протянул он, когда Стелла отошла от окна, чтобы одеться.
Но к тому времени, когда они снова встретились за завтраком, его восхищение испарилось бесследно, уступив место праведному гневу. Если Стелла когда-нибудь еще сделает что-нибудь подобное, то он задерет ей юбку и выпорет ее, несмотря на то, что она уже почти взрослая девушка. Отец Спригг объявил свой приговор между двумя ложками овсянки, и это не была пустая угроза — хозяин имел в виду именно то, что сказал. Разве у нее не было ее дармоедов котов и этого мешка костей, Даниила, дурака, не стоившего денег, затраченных на его содержание, которого держали только для того, чтобы доставить ей удовольствие? Но ей почему-то хочется попусту тратить еду еще и на какого-то грязного проходимца, который мог убить их всех прямо в кроватях.
Отец Спригг остановился, чтобы положить в рот кусочек хлеба, и в это время его мысль продолжила матушка Спригг. Стелла никогда не видела ее такой сердитой. Разве не говорила она все время, что Стелла не должна разговаривать с незнакомцами, особенно с незнакомцами такого вида? Это могло бы привести к чему-нибудь непоправимо ужасному, и, если бы это произошло, то ответственность целиком лежала бы на ней. Все это было таким проявлением крайнего непослушания, о котором матушка Спригг не слышала ни разу за всю свою жизнь! Здесь Мэдж и старина Сол пробормотали, что придерживаются точно такого же мнения, и грустно закивали головами. Даже Серафина, лежавшая со своими котятами возле камина, повернулась к Стелле спиной. И только Ходж, сидевший рядом с ее стулом и прижимавшийся головой к ее колену, был на стороне девочки.
Но Стелла, не теряя спокойствия, продолжала есть овсянку. Она прекрасно знала, что все эти слова осуждения были вызваны одной только любовью. Если бы то, что она сделала ночью, не представляло для нее никакой опасности, то домочадцы не рассердились бы так сильно. Но девочка не сказала, что раскаивается в содеянном. Она знала, что была абсолютно права, накормив Захария Муна, потому что люди всегда должны помогать бездомным. Но Стелла сожалела, что ее молчание сердит отца и матушку Спригг.
— Если ты так решил, отец, на этот раз ее выпорют, — сказала матушка Спригг, — девочка должна быть наказана. Этим утром ей нужно идти на занятия к доктору Крэйну. Но она останется дома, в качестве наказания, и, чтобы больше не встречаться с тем оборванцем, который наверняка все еще шляется поблизости.
Стелла быстро подняла глаза и уронила ложку, задетая за живое. Занятия с доктором Крэйном были самыми драгоценными часами в ее жизни, и матушка Спригг прекрасно знала об этом. Но когда девочка повернулась к своей приемной матери, лицо той было бледным и очень суровым. Матушка Спригт с подозрением и страхом относилась к этим занятиям, и сейчас ухватилась за необходимость наказания, как за единственную возможность не дать Стелле учиться. Это было нечестно. Девочка поднялась, подошла к буфету около окна, где она хранила все свои сокровища и вернулась с подаренной ей доктором Крэйном линейкой.
— Отец, — сказала она, встав напротив него, — пожалуйста, я не хочу бросать занятия. Если мама не хочет, чтобы я выходила за пределы двора одна, то Сол будет ходить со мной в деревню — вчера ты сам говорил, что он должен отвести Бесс к кузнецу. А доктор Крэйн завезет меня обратно на своей бричке перед началом обхода. Пожалуйста, отец, не держите меня взаперти, а лучше выпорите меня вместо этого. Пожалуйста, выпорите меня так сильно, как только сможете.
Она положила линейку рядом с его тарелкой и вытянула свои тонкие красивые маленькие руки ладонями вверх. Отец Спригг молча уставился на них.
— Пожалуйста, отец, только левую руку, потому что правой мне будет нужно держать ручку.
Стелла отвела правую руку за спину, чтобы она осталась в неприкосновенности и протянула вперед левую руку.
— Сильно, пожалуйста, отец.
Хотя в те времена телесные наказания для детей считались обычной вещью, отец Спригт никогда не прибегал к ним — он слишком сильно любил свое приемное сокровище. Но сейчас, встретив немигающий взгляд девочки, в котором не было ничего, кроме глубокого уважения, он поднял линейку, размахнулся и начал наносить удары по маленькой ладони до тех пор, пока она не стала багровой, а линейка, не приспособленная для телесных наказаний, не сломалась в его руке. Тогда отец Спригт отшвырнул ее в угол, выругался, и опрометью выбежал из комнаты. Его глаза блестели от слез, таким его никогда не видела даже матушка Спригг.
— Добрый, — сокрушенно сказала матушка Спригг, — вот он какой добрый… — Садись же, Стелла, и закончи завтрак.
Она была очень расстроена. То, что сейчас произошло, не только значило, что Стелла и отец Спригг открыто пошатнули ее авторитет, но и то, что уроки с доктором Крэйном значили для Стеллы очень и очень многое. Но матушка Спригг не могла продолжать сердиться на своего дорогого ребенка слишком долго, и когда Стелла поднялась наверх за плащом, она последовала вслед за ней, неся мазь и бинты.
— Ах, ласточка моя, бедная ласточка, — бормотала она чуть не плача, когда Стелла протянула ладонь, на которой виднелись белые рубцы, а в одном месте кожа была порвана и из открытой раны сочилась кровь, — бедная маленькая птичка! Он побил тебя так, словно ты была мятежницей…
