Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
– У нее истерика. – Покрасневший от злости Кларенс продолжал атаковать кузена. – Видишь, что ты наделал!
Подоспел Генри Титвелл с компанией. Его громогласный хохот огласил окрестные поля.
– Ну что, твой железный конь, похоже, скопытился? Так ведь? – К хохоту Титвелла присоединились остальные.
Лейтенант Трелони, казалось, не реагировал на происходящее. Его лицо не выражало никаких эмоций. Но Джессалин успела заметить, какая боль и обида мелькнули в его глазах, прежде чем он сделал их непроницаемыми. Она не выдержала.
– Дураки вы все! – закричала она. – Дураки и тупицы!
Неожиданное нападение ненадолго отвлекло смеющихся. Но вскоре хохот возобновился. Громче всех хохотал Генри Титвелл, хлопая себя по толстым ляжкам.
Джессалин сжала кулаки. Как она ненавидела их всех! За жестокость, глупость, невежество. За то, что они издевались над человеком, построившим замечательный паровоз, только потому, что он не вписывался в их прилизанный мирок. Она кожей чувствовала, как одинок лейтенант Трелони среди этих смеющихся тупиц. Она смотрела на него, и глаза ее сияли. Она и не подумала, что Кларенс Титвелл это заметил.
В свои двадцать два Кларенс Френсис Титвелл считал себя зрелым мужчиной. Однако каждый раз, когда он входил в библиотеку Ларкхейвена, внутри у него что-то болезненно сжималось. Мальчиком его вызывали в эту комнату только для порки. Вот и теперь, открывая тяжелые деревянные двери, он испытал хорошо знакомый страх.
Пол библиотеки покрывали восточные ковры приглушенных тонов, на окнах висели тяжелые портьеры зеленого бархата. На стенах красовались разнообразные охотничьи принадлежности – шпоры, хлысты, рога, а также старинные фитильные ружья и арбалеты. За стеклами шкафов виднелись книги в зеленых и золоченых переплетах. С первого взгляда было ясно, что комната принадлежала мужчине, но посетитель сильно ошибся бы, решив, что она отражает характер своего хозяина. Генри Титвелл ненавидел охоту и, насколько было известно Кларенсу, без крайней необходимости никогда не читал.
Человек, которого Кларенс называл отцом, восседал за огромным письменным столом из красного дерева в темно-бордовом кожаном кресле. Он не предложил сыну сесть, но тот все равно опустился на стул, испытывая тайное удовольствие от этого маленького вызова.
– Не потрудишься ли ты объяснить мне, – начал Генри Титвелл низким, гортанным голосом, – зачем ты привел на мой прием Маккейди Трелони? Этим своим рычащим чудовищем он все испортил.
– Честно говоря, он привел себя сам. – Кларенс попытался изобразить язвительную улыбку. – Да и какая разница? Ведь Трелони не нуждается в приглашении, он твой племянник.
– Он наглый ублюдок!
В обширной библиотеке слово «ублюдок» прозвучало, как удар колокола, улыбка Кларенса погасла.
На столе горела лампа под зеленым абажуром, и в ее свете одутловатое лицо Титвелла выглядело еще более нездоровым. Избегая взгляда сидящего перед ним молодого человека, он перебирал брелки на цепочке от часов. Руки его были огромные, неуклюжие. Руки рудокопа, хотя он ни разу в жизни не прикасался к кирке.
В такие минуты Кларенс надеялся, что этот человек ему не отец.
Такая возможность не исключалась, ибо покойная мать Кларенса спала и со своим мужем, и с мужем своей сестры, пресловутым графом Сирхэем. Она так и не смогла – или не захотела – сказать, от кого из них у нее ребенок. Кларенс никогда не понимал, почему Генри Титвелл простил ее. Он сам убил бы такую жену.
– Я хочу, чтобы ты держался подальше от этой Летти. – Слова отца отвлекли Кларенса от невеселых размышлений о собственном происхождении. – Ваша дружба была ни к чему, даже когда вы были детьми. А теперь она может иметь неприятные последствия. Я не желаю иметь дела ни с вынужденным браком, ни с иском об отцовстве. У меня на тебя совсем другие планы. Провинциальная простушка с крестьянской кровью и без всякого приданого никогда не станет моей невесткой.
– Тем более, что леди Летти вряд ли даст согласие на брак своей внучки с внуком рудокопа, – пробормотал Кларенс. Громко говорить он остерегся – молодой человек до сих пор побаивался отца. И, наверное, всегда будет побаиваться.
– Что ты там шепчешь, черт тебя побери?
Кларенс поднял голову.
– Я не имею ни малейшего намерения жениться в ближайшие несколько лет, сэр, – заявил он. И это было правдой, хотя и неполной. Кларенс намеревался сделать Джессалин Летти своей женой, но для этого ему было необходимо собственное состояние. А его еще предстояло сколотить.
Мать Кларенса умерла в прошлом году. Отцу ничто не мешало жениться вторично, и, судя по дошедшим до Кларенса слухам, он не собирался долго ждать. И если на фамильном древе Титвеллов вдруг появится еще один сын, причем бесспорный, то – Кларенс ни на секунду не сомневался – отец тотчас же лишит его наследства.
Пока же молодой Титвелл не имел ни малейшего желания идти против воли отца. Ему совсем не хотелось голодать или ночевать на чердаках во имя принципов или из гордости. Напротив. И связи, и деньги Генри Титвелла должны помочь ему сколотить свое собственное состояние. И совсем не важно, отец ему этот человек или нет. Здесь у них было очень много общего – Кларенс Титвелл прекрасно делал деньги.
Маккейди Трелони с бокалом бренди в руке сидел перед камином, положив ноги на красную кожаную оттоманку. В его небрежной позе была врожденная элегантность, унаследованная от многих поколений предков-аристократов. Такому не выучишься, хоть до ста лет проживи – Кларенс Титвелл хорошо это понимал.
Взглянув из-под полуприкрытых век на остановившегося в дверях Кларенса, Маккейди произнес, насмешливо растягивая слова:
– Ты выглядишь так, будто у тебя живот схватило. По-моему, глоток бренди тебе не повредит.
Кларенсу совсем не хотелось бренди, но он все же подошел к позолоченному столику, плеснул в бокал немного янтарной жидкости, но пить не стал, а лишь смочил губы.
Маккейди задумчиво смотрел в огонь, и Кларенс мог без помех разглядывать это нервное, породистое лицо. Он никак не мог разобраться в своих чувствах к сидящему напротив человеку. Иногда ему казалось, что он любит Маккейди как брата. Брата… В самом слове уже заключалась ирония. Да, он любил его, но, пожалуй, этот человек ему не нравился. Так, может быть, ему просто хотелось самому быть Маком Трелони? Нет, и это была неправда, ибо пороки Трелони вызывали у Кларенса отвращение. Он не был знатоком спиртного и пил более чем умеренно. Он никогда не играл в азартные игры – рисковать деньгами, надеясь, что удачно выпадут кости или карты, казалось ему верхом глупости. Ему, конечно, нравились девушки, но он никогда не бегал за каждой юбкой. Словом, он был свободен от фамильных пороков, которыми Маккейди обладал в избытке.
