Джейн Фэйзер - Тщеславие
— Уходите! — Девушка окинула своего гостя негодующим взглядом.
— У меня другие планы. — Руперт обвел глазами комнату и кивнул на шкаф. — Вам понадобятся плащ, муфта и ботинки — те, что были на вас на площади Тайберн.
Он направился к шкафу, намереваясь открыть дверцу, но Октавия бросилась следом и вцепилась в его руку:
— Вы что, меня не слушаете?
— Слушаю, и с большим удовольствием, когда вы говорите разумные вещи, — ответил он ровным голосом и высвободил руку. — Но до сих пор ничего толкового вы не сказали — лишь несете всякую чушь. Так вот, повторяю… но не пропускайте ни слова. — Он достал из шкафа ее плащ. — У меня к вам есть предложение, но не из тех, что предполагают куплю и продажу. Зарубите это себе на носу… Как мне кажется, оно выгодно нам обоим. — Руперт наклонился и подхватил ботинки. — Надевайте. Коньки на них легко прикрутить. Теперь, где ваша муфта? Ах, вот она.
На лице Руперта появилось такое довольное выражение, словно он обнаружил клад, а не меховую муфту и перчатки.
— А теперь быстрее одевайтесь, а я объясню добрейшей миссис Форстер, что вы вернетесь только после обеда.
— Нет… подождите…
С подчеркнуто терпеливым видом он остановился в дверях:
— В чем дело?
Октавия растерянно смотрела на него:
— Но нельзя же просто забрать меня вот так!
— Если нельзя вот так, моя милая леди, то мне не удастся осуществить то, что я задумал. Я жду вас внизу.
Руперт вышел, намеренно оставив дверь приоткрытой. Октавия прикусила губу и посмотрела на спящего отца. Опиум сделал свое дело — девушка по опыту знала, что мистер Оливер Морган будет спать долго. Миссис Форстер присмотрит за ним, а она заплатит за это из тех денег, что завтра «заработает».
Если лорд Руперт не собирается предлагать ей стать его любовницей, то что же еще он мог иметь в виду? Девушка была в растерянности.
Слабый солнечный луч проник сквозь тусклое стекло и упал на ее лицо. Октавия вдруг поняла: вовсе не важно, что он имеет в виду. Что бы он ни предложил, это должно изменить ее теперешнюю жизнь. Солнце сияет, Серпентайн замерз, и остаток длинного дня она проведет за стенами своей унылой тюрьмы!
Октавия сорвала серый халат, набросила на плечи плащ и тихо выскользнула из комнаты. Она бежала вниз по лестнице, не в силах сдержать радости, казалось, захлестнувшей не ее, а какую-то другую девушку из полузабытого прошлого.
У подножия лестницы Руперт разговаривал с миссис Форстер. Домовладелица выглядела довольной, и Октавия заметила, что в ее руке блеснуло серебро.
— Сходите поразвлекайтесь, дорогуша, — сладко улыбнулась она своей квартирантке. — А за папой я присмотрю, не бойтесь. Заднюю дверь, на случай если вернетесь поздно, оставлю открытой. — Она заговорщически подмигнула.
Октавия внутренне сжалась. Пытаться переубедить добрую женщину бессмысленно. Да и что еще она могла подумать! Неудачливая молодая женщина принимает покровительство богатого джентльмена. Что может быть естественнее? В их округе любой так решит.
Вздохнув, Октавия вышла за лордом Рупертом на улицу, где стоял экипаж, запряженный уже знакомой парой гнедых. Руперт помог ей сесть в коляску, и через десять минут они уже оставили позади унылые улочки Ист-Энда.
— Я, безусловно, отдам деньги, которые вы заплатили миссис Форстер, — проронила Октавия.
— Безусловно, — вежливо согласился Руперт. — Просто я хотел, чтобы вы знали, что ничем не обязаны этой добрейшей женщине, и чувствовали себя свободно.
— Завтра я рассчитываю оказаться при деньгах, — немного скованно сообщила девушка.
— Собираетесь на дело, мисс Морган? — Он натянул вожжи и повернул коляску на Пиккадилли, — Собираюсь, раз это нужно. Вы-то уж лучше других должны меня понять!
— А кто говорит, что не пойму? Не следует делать поспешные выводы.
Октавия минуту помолчала.
— Вас трудно понять. Что у вас за предложение?
— Всему свое время.
Подъезжая к Серпентайну, они уже издали заметили оживление: обилие экипажей, верховых, чинных господ, прогуливавшихся по морозцу, — словом, всех тех, кто приехал сюда исполнить главную обязанность члена общества — показать себя и посмотреть на других.
Если бы ее жизнь сложилась иначе, она бы тоже находилась сейчас в этой красивой толчее, горько подумала Октавия, удачно бы вышла замуж, и этот мир стал бы ее миром.
— Ваш отец разорился еще до того, как вы начали выезжать? — Руперт словно читал ее мысли.
— Да, но я не думаю, чтобы светская жизнь доставила мне удовольствие, — пожала плечами девушка.
— Ну и характерец, — хмыкнул Руперт. — А сколько вам лет, Октавия? Двадцать один? Двадцать два?
— Двадцать два. Старая дева, — невесело рассмеялась она.
— Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь бездельник устроил вас в качестве мужа. — Руперт приподнял шляпу и поклонился проходившей мимо даме. — Вы слишком любите самоутверждаться, чтобы стать послушной женой светского мужа.
Октавия не могла решить, комплимент это или упрек, но вынуждена была признать, что доля истины в словах Руперта есть.
— У вас, я вижу, немало знакомых, — едко заметила она вместо ответа. — Даже слишком много для разбойника с большой дороги.
Руперт усмехнулся:
— Здесь, мисс Морган, я такой же разбойник, как вы карманница.
Он натянул вожжи у деревянной будочки, в которой продавали горячий шоколад в кружках и жареные каштаны. Рядом нетерпеливо переминались с ноги на ногу мальчишки, готовые заняться лошадьми конькобежцев, выписывавших на льду под музыку маленького цыганского оркестра сложные фигуры.
Руперт выпрыгнул из коляски.
— Позвольте, мисс Морган.
Он ловко прикрепил коньки к подошвам ее ботинок и перенес девушку к самой кромке льда:
— Скажите, когда будете крепко стоять на ногах. Октавия подождала минуту, привыкая к конькам, затем вместо ответа весело рассмеялась и, высвободившись из его объятий, заскользила на одной ноге к середине озера. Закружилась, помахала ему рукой.
Девушка напоминала Руперту выпущенную из клетки птичку: она носилась по озеру, и, когда пролетала мимо, он слышал ее переливчатый смех.
— Как здорово! — Глаза Октавии сияли, а щеки раскраснелись от мороза.
Прилив желания неожиданно захлестнул Руперта. В этот миг он хотел ее так, как никогда раньше не хотел ни одну женщину, хотел именно такой — смеющейся, радующейся физическим ощущениям.
Октавия заметила в его лице перемену, и смех моментально замер. Выражение ее лица было все так же открыто, глаза по-прежнему блестели, но блеск стал другим — похожим на блеск его собственных глаз. Почти безнадежно она оглянулась на многолюдный каток, словно внезапно почувствовала приступ голода, который невозможно немедленно утолить.
