Жаклин Рединг - Искушая судьбу
Мара до сих пор помнила, как еще совсем маленькой она смотрела с вершины башни на лежащие у подножия скалы, с грустью думая о судьбе прекрасной леди. Из всех преданий, рассказывающих о несчастьях, связанных с башней, история этой девушки была единственной, в которую Мара действительно верила Все, что осталось от короткого существования девы, был этот сотканный ее руками гобелен.
Мара подошла к входу в восточный коридор, ведущий к семейным спальням. Большое черное отверстие, казалось, готово было поглотить ее. Висящие по стенам подсвечники были пусты, поэтому она достала маленькую свечку, которую принесла с собой, и, держа ее немного наискось, чтобы капли воска капали на пол, подобрав юбки, двинулась вперед.
На каменном полу шаги звучали тихо, в такт им слышалось шуршание юбок. Где-то в темноте она слышала шум от разбегающихся в стороны маленьких тварей. Все двери, выходящие в коридор, были закрыты, и чем дальше она углублялась в коридор, тем слабее становился струящийся из большого зала свет и тем плотнее обступала ее тьма. Но ей не было страшно. Да и чего ей было бояться? Ведь это был ее дом, более родной ей, чем кому-либо другому на свете.
В конце коридора Мара остановилась, и сердце ее забилось сильнее. Перед ней находилась еще одна закрытая дверь – дверь, в которую когда-то она так часто входила. Мара подняла тяжелую ржавую задвижку. Дверь открылась легко.
Расположенное высоко над ее головой окно было разбито, вельветовые драпировки, когда-то великолепного ярко-синего цвета, теперь выцвели до серовато-лилового и были все порваны. При появлении Мары сидящая на подоконнике певчая птичка радостно зачирикала, виднеющиеся за окном ветви высоких дубов тихо шуршали листвой под тихим летним ветерком. При виде представшего перед ее глазами запустения Мара закрыла глаза и попыталась представить себе это место, каким оно было когда-то.
– Сайма, уведи Мару в подземный ход! Идите в деревню! Я последую за вами!
Голос матери был почти не слышен за грохотом мортиры, с помощью которой пытались выломать двери нижнего этажа, и за шумом испуганных голосов, раздающихся из всех помещений дома. Горничные и лакеи метались туда-сюда, пытаясь спрятать что можно из столового серебра. Диспенсеров и распихивая по всем укромным уголкам богато украшенные подсвечники, чтобы спасти их от жадных рук «круглоголовых». Когда Сайма подтолкнула Мару к двери, та вдруг заметила темно-синюю вельветовую юбку матери.
– Пойдем, детка, ты же слышала, что велела твоя мать. Нам с тобой надо поспешить к подземному ходу, чтобы успеть скрыться прежде, чем эти злодеи «круглоголовые» ворвутся внутрь.
– Но, Сайма, мы же не можем оставить здесь маму!
– Ты слышала, что она сказала? Она последует за нами.
Теперь они уже были в большом зале; вокруг них в панике метались обитатели замка. Никто не обращал на девочку и служанку никакого внимания. Сайма потянула вверх рычаг, скрытый под обшивкой камина, и подтолкнула Мару вперед, в темноту за дверью потайного хода, спрятанной позади камина. Как раз в это время раздался громкий треск, за которым последовали крики и вопли снаружи.
– Эти кровопийцы-»круглоголовые», наверное, ворвались на нижний этаж. Нам лучше поспешить. Им не понадобится много времени, чтобы пробиться сюда; скоро они уже будут топтать своими грязными ножищами прекрасные турецкие ковры твоей матери. – Сайма потянула Мару за руку. – Идем, детка, мы должны закрыть за собой дверь прежде, чем они ворвутся сюда.
– Но мама…
– Твоя мать найдет выход. Она всегда знает, что делает.
– Нет, я не могу оставить ее.
Мара вырвалась и побежала к лестнице, ведущей на вершину Кровавой башни. Подобрав юбки до колен, она устремилась наверх, перепрыгивая через ступеньки. Достигнув верха, девушка открыла дверь, ее взору предстала ужасающая картина сражения. Она увидела мать, целящуюся куда-то вниз из старого отцовского мушкета. Мать что-то кричала, отказываясь сдаться солдатам. Внезапно она откинулась назад, и мушкет со стуком упал на пол.
– Мама!
Тут Мара, как и всегда в этом месте, очнулась от нахлынувших на нее воспоминаний. Она все еще находилась в комнате матери. Мара не знала, сколько пробыла здесь, сердце билось учащенно, а все лицо было мокрым от слез.
Она вытерла слезы, загнала воспоминания в самый дальний уголок сердца и вернулась к тому делу, ради которого явилась сюда.
Комната представляла собой жалкое подобие того, чем была раньше. На другом конце ее стоял высокий гардероб эбенового дерева, одна из дверец которого, открытая, косо свисала с погнутых петель. Внутри было пусто, если не считать торчавшей изнутри забытой небольшой головной ленты. Мара подняла ее, разгладила помятые концы и спрятала в карман своего платья.
Она прислонилась к стойке балдахина массивной кровати, обняв рукой толстый резной деревянный столб.
Когда-то в спальне матери пахло лимонным маслом и розами, а тщательно отполированная мебель сверкала.
Сейчас здесь пахло гнилью и плесенью. И смертью.
Пол, ранее всегда такой чистый, теперь был покрыт грязью и сухими листьями. Она оглядела комнату, каждый камень стен, лежащую на полу разбитую фарфоровую чашу для умывания, маленький молитвенник матери в кожаном переплете, страницы которого были вырваны и раскиданы по всей комнате.
Внутри огромного каменного камина все еще чернелась кучка углей, оставшихся от огня, согревавшего мать в ее последнюю ночь. Мара подошла к камину и прикоснулась к холодным камням облицовки, повторяя про себя слова матери.
«Начни от угла и отсчитай три камня направо…»
Мара пробежала пальцами по грубой поверхности.
Ее рука остановилась на третьем камне.
«Потом два камня вверх и еще два направо…»
Она последовала указаниям.
«Это и будет нужный тебе камень…»
Ее рука остановилась на нем.
«Чтобы открыть дверцу, нажми на левую сторону».
Мара нажала на камень, который повернулся, открыв маленькую полость, спрятанную в кладке камина.
Глава 8
Мара осторожно просунула руку в тайник, пытаясь на ощупь найти то, что искала. У дальней стенки она нащупала что-то маленькое и квадратное, с гладкой поверхностью полированного дерева и медленно вытащила наружу.
Когда она села на маленький кривоногий стул и положила резную шкатулку себе на колени, сердце ее отчаянно забилось. Шкатулка была изготовлена из освященного феями дерева – так по крайней мере говорила ей мать, – которое было очень темного цвета, почти черного. Мара провела пальцами по полированной крышке, стирая осевший сверху толстый слой пыли.
Под пылью скрывалась тщательно вырезанная эмблема. Две буквы. Переплетенные между собой Э и Ч, окруженные орнаментом из роз, которые должны были символизировать соединение в браке ее родителей, Эданы и Чарльза. Отец рассказывал ей, что купил эту шкатулку у одной старой мудрой женщины и подарил своей жене в день свадьбы. Мать держала в ней только самые ценные для себя вещи. Письма отца, полные заверений в вечной любви, написанные матери задолго до их свадьбы. Локон детских волос ее старшего брата Колина, перевязанный голубой шелковой лентой. Бутон розы, высохший и хрупкий, когда-то красные лепестки которого давным-давно почернели, подаренный отцом матери после того, как они в первый раз вместе танцевали.
