Валерия Вербинина - Рыцарь темного солнца
– Аминь, – счел нужным вставить епископ Флориан.
– По дороге сюда, – сказала Мадленка, – я видел отряд крестоносцев.
На лице Флориана изобразилось величайшее замешательство. Мадленка же подняла голову и впилась глазами в Августа.
– О, ваша княжеская милость, то был особенный отряд. Они все лежали на дороге мертвые.
Август дернулся, сглотнул слюну и багрово покраснел. «Выдал себя, голубчик», – злорадно подумала Мадленка.
Кто-то из вельмож тяжело вздохнул. Мадленка поймала взгляд одной из дам – спокойный и сосредоточенный, ждущий продолжения.
– Я подумал, – спокойно продолжала Мадленка, – что, раз это произошло на вашей земле, князю следует знать о случившемся, и поспешил сюда. Я не очень много жил на свете, но мне хорошо известно, что крестоносцы не из тех людей, что прощают оскорбления. – «И благодеяния тоже», – подумалось ей. – Отряд был совсем небольшой, и я не знаю, что крестоносцам могло понадобиться в здешних краях. Я набрел на них по дороге сюда. У них особое знамя – голубое с черным крестом их ордена и изображением солнца. – Теперь Август был бел как полотно. Мадленка развела руками и невинно улыбнулась. – Я совсем не умею рассказывать, милостивые господа. Если вам угодно что-то знать, спрашивайте меня. Даже не знаю, не зря ли я отнимаю ваше драгоценное время. Я…
– Крест и солнце… – пробормотал епископ. – Господи боже, знаки комтура фон Мейсена…
– Того бешеного, что разорил Белый замок? – изумился князь Доминик.
– О боже, боже, – повторил епископ. – О, боже! Крестоносцы любят его, они никогда нам не простят его гибели.
– Про него ходит недобрая слава, – с мрачной усмешкой заметил вельможа в жупане. – Говорят, будто сама смерть его боится. Он мертв? Ты и впрямь видел его мертвым? Это очень важно, юноша.
Мадленка съежилась. Сказать: «Нет, я залепил ему раны и в придачу помог сесть в седло», она не могла. Но, в конце концов, вряд ли рыцарь дотянул до Торна, так что ответ: «Конечно, умер» – в данных обстоятельствах вполне уместен. Только надо быть осторожной, а то как бы не попасться на вранье, как глупая самозванка. А ну как Августу точно известно, что Боэмунд фон Мейссен живехонек? Мадленка вспомнила бледность рыцаря, пот, катившийся градом по его лицу. «Да нет, он уже мертв. Три раны, две колотые и одна от стрелы…».
– Я не знаю, как он выглядит, – пробормотала Мадленка.
Князь Доминик взглянул на вельмож, которые смущенно потупились. Похоже, никто из них не имел случая взглянуть фон Мейссену в лицо и остаться в живых после встречи с ним. Василиск, настоящий василиск, хоть и синеглазый. Забавно, но Мадленка поймала себя на том, что улыбается.
– Он носит темные доспехи с изображением солнца, – нерешительно сказал кто-то из панов – молодой человек с длинным лошадиным лицом и безвольной линией рта. – Ездит на вороном коне, насколько мне известно.
– А-а, – протянула Мадленка, – тогда он точно мертв. Конь лежал с перебитым хребтом, и я добил его.
Вельможи заговорили разом:
– Не может быть.
– Надо же!
– Он же неуязвим, я знаю. Он заговорен!
– Однако же умер, как видите.
– Тихо! – крикнул князь Доминик. – Но он точно был мертв? Я имею в виду, ты уверен, юноша? Иногда раненый кажется мертвым или нарочно притворяется.
– Да ну, притворяется! – фыркнула Мадленка. – У того рыцаря в темных доспехах из бока торчала стрела, и вороны уже ему глаза клевали. Я еще у него кинжал позаимствовал.
Князь властно протянул руку.
– Покажи!
– Это мое, – проворчала Мадленка упрямо.
– Дай его мне, юноша.
Мадленка, глядя исподлобья, достала из-за отворота куртки мизерикордию и положила ее на ладонь князю. На мгновение она коснулась прохладных пальцев Доминика, и ее вдруг пронзила дрожь, но скорее приятная. Это было совсем непонятно, и Мадленка решила, что ей все равно нечего бояться, а раз так, то и дрожать не стоит. Доминик внимательно осмотрел клинок, протянул его Августу – тот оружие в руки не взял. Вельможи придвинулись к трону, чтобы взглянуть на трофей, и даже дамы, до того державшиеся в некотором отдалении, подошли ближе.
– Да, кинжал наверняка его, – заявил тот, что в жупане. – Ей-богу, по такому случаю я напьюсь.
– И я тоже! – подхватил его сосед.
Клинок переходил из рук в руки. Дамы ахали, а одна, дура, даже попробовала сталь пальцем и порезалась, после чего немедленно упала в обморок.
– Панна Анджелика! – метнулся к ней Август. – Вам дурно?
Все-таки на нем лица не было, когда он слушал Мадленку. Она опустила глаза и закусила губу.
– Я могу забрать ножик? – сухо спросил лже-Михал у князя.
Князь Доминик метнул быстрый взгляд.
– Можешь, – подтвердил он. – Только это не ножик, а мизерикордия. Им врагам глотки режут, чтобы не мучились.
– Я запомню, – вежливо сказала Мадленка и поклонилась в пояс.
Она уже собралась спрятать мизерикордию, когда к ней подскочил тот самый, с длинным лицом, что описал ей доспехи крестоносца.
– Слушай, юноша, – заговорил он, волнуясь. – Сколько ты хочешь за кинжал? Я богат и хорошо за него заплачу.
– Да нисколько, – сказала Мадленка, недоуменно пожимая плечами. – Он не продается.
– Десять золотых флоринов! – крикнул пан. – А?
Мадленка поглядела на него укоризненно.
– Говорят тебе, пан, не продается.
– Двадцать флоринов! Тридцать! Хорошо, пятьдесят. Пятьдесят, и кончено. По рукам, да?
Длиннолицый прямо трясся от возбуждения. Мадленке даже стало жаль его.
– Эк тебя лихоманка-то схватила, – сказала она, прицокнув языком. – Да на что тебе ножик? Я им, слава богу, никого резать не собираюсь.
– Двух моих братьев, – зашептал шляхтич, окончательно потерявший голову, – двух братьев моих окаянный Мейссен этим кинжалом порешил. Как они сошлись с ним в битве, так и разошлись. У них, у братьев моих, мечи были, а у Мейссена меч сломался. Так что ты думаешь – он мизерикордию с боку хвать и на них кинулся. Убил, обоих убил, и броня не помогла. Зверь он, а не человек, и сердце у него было звериное. Я кинжал хочу перед глазами всегда иметь, чтобы помнить, что и на него нашлась божеская управа. Слава богу, слава святым, он умер! Да будет благословенен тот, кто поразил треклятого рыцаря!
Шляхтич закрыл лицо руками и разрыдался. Мадленке стало неловко. Она подняла голову и увидела Августа.
– Это я, – молвил тот спокойно.
– Что? – живо спросил епископ, оборачиваясь к нему. – Что ты сказал?
– Я убил его, – повторил Август. – Я сделал это.
Глава 12,
в которой появляется невиданный зверек
Все заговорили разом, и, как всегда бывает в подобных случаях, возникла полная неразбериха. Епископ Флориан издавал бессвязные восклицания; князь требовал объяснений; восторг, недоумение, изумление выражались в речах шляхтичей, а тот, что торговал только что у Мадленки мизерикордию, в порыве благодарности бросился перед юным воителем на колени и стал целовать его руки, орошая их слезами. Август стоял с горделиво вскинутой головой и плотно сжатыми губами, рук у ошалевшего шляхтича, невнятно клявшегося в своей вечной преданности, не отнимал и вообще всем своим видом словно бросал вызов присутствующим, в том числе и Мадленке. Она жадно впилась взором в его лицо, но ничего, кроме упоения собственной удалью, на нем не видела. Даже если Август и впрямь напал на крестоносцев из засады, как утверждал рыцарь с солнцем на доспехах, совесть его была совершенно ничем не замутнена.
