Джулиана Грей - В объятиях принцессы
– Боюсь, это невозможно, сэр, – с достоинством ответствовал дворецкий. – У мистера Маркема свободные полдня, сэр. – В его голосе звучало откровенное торжество, словно он только что сообщил работодателю, как застал юного секретаря за кражей хлеба из местного сиротского приюта.
Сомертон поднял голову.
– Полдня? – удивился он. – Вы сказали, свободные полдня? Кто разрешил?
– Вы, сэр.
– Я?
– Он регулярно, каждую неделю, берет свободные полдня, – сообщил Джонсон. – С тех самых пор, как поселился здесь. – Дворецкому явно хотелось назвать секретаря ленивым ублюдком, но, следует отдать ему должное, сдержался.
– Правда? Но с какой стати?
– Насколько мне известно, это обычное условие работы по найму в Британии, сэр. В некоторых случаях наемный работник получает свободные полдня в субботу и еще целый день в воскресенье. – По мрачному виду Джонсона было очевидно, что он не одобряет таких вольностей.
Сомертон нахмурился:
– Странный обычай для нации, которая славится своим трудолюбием. Такие порядки скорее свойственны континенту.
– А ведь есть еще банковские каникулы, сэр, – напомнил Джонсон. Таким же тоном он мог бы говорить о Содоме и Гоморре.
– Помяните мои слова, мистер Джонсон. Эти так называемые выходные в воскресенье и банковские каникулы неизбежно приведут к падению британской нации. Нас ждет такая же участь, как испанцев. Подумать только – послеобеденная сиеста!
Дворецкий передернулся:
– Или оплачиваемый больничный лист.
– Избави бог! К чему мы придем, если станем платить работникам за то, что они болеют? К ежегодному оплачиваемому отпуску на целую неделю?
Лицо Джонсона скривилось, словно он старался сдержать слезы.
– Ну, полно вам, не расстраивайтесь, мой друг, – проговорил Сомертон. – До этого не дойдет. По крайней мере пока я занимаю место в палате лордов. Хотя проклятые социалисты наверняка заведут об этом речь, и довольно скоро.
Джонсон достал из кармана отутюженный платок и вытер уголок глаза.
– Надеюсь, сэр. А как быть с мистером Маркемом? Сказать, чтобы он зашел к вам, когда вернется?
– Боюсь, другого выхода нет.
Часом позже мистер Маркем вошел в дверь кабинета. Его собака уверенно следовала за хозяином. Мистер Маркем никогда не стучал, входя в комнату. Он даже не останавливался на пороге. И вообще для человека, находящегося в самом низу социальной лестницы, этот юноша вел себя чрезвычайно самоуверенно.
– Как вы провели свободное время, мистер Маркем? – вежливо осведомился Сомертон, когда секретарь занял свое место и взял ручку.
– Спасибо, очень хорошо. Я навещал мою дорогую старую тетушку в Баттерси.
На левую ногу Сомертона опустилось что-то теплое и мягкое. Он слегка дернул ступней, но маленькое чудовище, похоже, крепко держалось.
– Надеюсь, вам понравилось в Баттерси, мистер Маркем, и вы даже не вспомнили о том, что остальные в это время работали.
– Очень понравилось. Служанка моей тети великолепно готовит чай. А Куинси обожает ее сандвичи с ветчиной, правда, дорогой? – Он нежно улыбнулся проклятому меховому шарику, прочно оккупировавшему ногу Сомертона.
Граф наполнил легкие воздухом, так что едва не отлетели пуговицы на жилете, устремил на юного секретаря самый грозный взгляд из своего арсенала – какое все же у этого юноши тонкое лицо, спокойные карие глаза, интересно, почему они так влекут его? – и зарычал:
– Надеюсь, в будущем вы окажете мне любезность, мистер Маркем, и будете заранее информировать меня о своих планах, когда вознамеритесь, словно дама, ведущая праздный образ жизни, посвятить полдня безделью. У меня было несколько заданий, которые следовало выполнить срочно.
– Да? Забавно. Прошло уже несколько месяцев, и вы даже не заметили, что я каждую неделю по субботам навещаю свою тетушку и, значит, отсутствую полдня. – Он опустил голову, уставился в стол и тихо добавил: – Она – единственный оставшийся в живых член моей семьи.
– Вам не нужна семья, – заявил Сомертон. – У вас есть работа.
– Такова ваша позиция. – Маркем пожал узкими плечами. – Но для меня ее компания предпочтительнее вашей.
– Ваши предпочтения никого не интересуют. Вы должны в первую очередь быть преданы мне и этому дому. За это я вам щедро плачу.
– Преданность не продается и не покупается, лорд Сомертон.
Сомертон громко засмеялся.
– Как же вы наивны, мистер Маркем! Уверяю вас, преданность можно купить. Я делал это неоднократно.
– Простите, сэр, но это не совсем так. Вы правите с помощью подкупа и страха. Преданность, которую вы требуете и уверены, что купили ее, – это преданность не лично вам, а вашим деньгам. Возможно, у того или иного человека просто нет другого выхода, и он вынужден хранить вам преданность, повинуясь инстинкту самосохранения.
Граф стиснул ручку так сильно, что побелели пальцы, и холодно изрек:
– Какая разница, если результат тот же самый?
– Разница огромная. Если вдруг вы лишитесь денег или возможности вселять страх, вас тотчас предадут.
Влажный язычок проклятой дворняги принялся ритмично лизать лодыжку графа. Он хотел отшвырнуть ее, дать понять, что он, высокородный граф Сомертон, не нуждается в привязанности – ни человека, ни собаки. Но продолжал сидеть неподвижно, чувствуя тепло собачьего тельца и влагу маленького язычка.
– Тогда будем надеяться, мистер Маркем, – сказал он очень тихо, опасаясь, что голос дрогнет, – что я никогда не лишусь ни того, ни другого.
Маркем взял ручку, обмакнул ее в чернила и приготовился писать.
– Наверное, это было дерзко с моей стороны, – сказал он.
Сомертон прочистил горло. Какого дьявола он ведет пустые разговоры с несносным мальчишкой?
– Я предпочитаю не обращать внимания на вашу дерзость, тем более сейчас, когда у меня есть для вас весьма деликатное задание.
– Что я должен сделать, ваша милость? – Маркем поднял голову.
– Я хочу, чтобы вы обыскали спальню моей жены и нашли доказательства ее связи с лордом Пенхэллоу.
– Что? – удивилась Луиза.
– Подробности не имеют значения. Подозрения зародились у меня уже очень давно, и сегодня утром я получил сообщение, которое их подтвердило. – Граф опустил руку в карман и нащупал сложенный листок бумаги.
– Вы сошли с ума! Леди Сомертон ни в чем не виновата!
При словах «не виновата» Сомертон вынул руку из кармана и изо всех сил грохнул кулаком по столешнице из благородного красного дерева – листок все еще был зажат в кулаке.
– Неправда!
– Могу поспорить на что угодно.
– И проиграете.
Маркем аккуратно положил ручку. За окном уже сгустилась ночь, и тяжелые зеленые шторы давно были раздвинуты. В камине весело потрескивали угли, но в комнате было прохладно, и Маркем никак не мог согреться – кончик его носа оставался красным. Но глаза были, как всегда, большими, теплыми и лучились состраданием.
