Гордое сердце - Поттер Патриция

— Маккензи…

— Пикеринг, вы тупица! — взорвался генерал. — Никчемный, самодовольный болван. Попомните мое слово: я прослежу, чтобы вас направили в такую дыру, где вам небо с овчинку покажется. А сейчас убирайтесь, немедленно! В противном случае я не отвечаю за себя.

Козырнув дрожащей рукой, Пикеринг направился к двери.

— Что будем делать, сэр? — спросил капитан Моррис, когда лейтенант ушел.

— Эта парочка, девица и Террелл, предъявили обвинение. Придется начать расследование. А также необходимо срочно направить отряд на поиски Маккензи… и моей дочери с внуком Дэйвоном.

— Почему вы считаете, что их захватил Маккензи? Эта акция не имеет смысла, как мне кажется.

— Вы правы, Боб. Но я его знаю лучше, чем кто-либо. Хотя можно сказать, что вряд ли найдется кто-либо, перед кем он вообще способен раскрыться. Но одно я знаю наверняка: Эйприл он не обидит.

— Если только он не ожесточился…

— Маккензи? Исключено.

— Но ведь над ним всю дорогу измывались!

Вейкфилд подошел к окну. Невидящим взглядом долго смотрел на бескрайнюю пустыню, а когда заговорил, голос его срывался:

— Не хотел он возвращаться в армию, а я уговорил его вернуться в разведку. Заверил, что история с навахами никогда не повторится. И вот поди ж ты! Маккензи мне позарез нужен. Особенно сейчас, когда апачи встали на тропу войны. — Генерал помолчал. — Боб, одному вам под силу отыскать его. Вы ведь с ним знакомы. Возьмите отряд солдат и отправляйтесь в его долину, хотя вряд ли Маккензи станет отсиживаться в своей хижине, поскольку он прекрасно знает о том, что нам это его убежище известно. Но все же стоит наведаться туда. Мало ли что? Вдруг встретите его. Уговорите вернуться. И вот еще что: Маккензи мне нужен живой и невредимый.

— А вдруг он окажет сопротивление?

— Постарайтесь, чтобы этого не случилось.

— А если виновен… он ведь не оставит мне выбора.

— Чувствую, он невиновен. Девка лжет. Вижу по глазам. Террелл — тоже. Сразу скажите Маккензи, что я сумею доказать его невиновность. Найдите мою дочь и внука.

Адъютант окинул своего генерала внимательным взглядом, Нда! Вейкфилд состарился лет на десять от мучительной неизвестности. А ведь когда получил известие о том, что дочь с внуком на пути в форт, расцвел прямо на глазах. Ну что тут скажешь?

— Постараюсь найти их, сэр. Сделаю все возможное и невозможное.

Вейкфилд кивнул и снова отвернулся к окну.

— Привезите их сюда, Боб. Всех троих.

Запасы провианта подошли к концу. Маккензи утром поднялся с намерением отправиться на охоту, но, сделав несколько шагов, вдруг побледнел, зашатался и упал бы, не подскочи к нему Эйприл.

— Послушайте, Маккензи, вы чего добиваетесь? Уж не того ли, что не удалось медведю? — выговаривала она, ведя его к постели. — Лежите и не смейте вставать!

Маккензи лег, но мысль о том, что Мэннингам нечего есть, не давала покоя.

Эйприл догадывалась, о чем он думает. Хотелось утешить его. Она готова была произнести целую речь: мол, во-первых, стыдиться нечего, а во-вторых, на свете не много найдется мужчин, способных броситься с ножом на разъяренного зверя. Однако, изучив характер Маккензи, она понимала, что сейчас самое разумное — помалкивать. Она сама знает, что надо сделать. Помня, как обидела его неосторожным словом, когда защищала перед Пикерингом, Эйприл решила, что о своем намерении распространяться не будет. Она надумала отправиться к медвежьей туше. Если Маккензи съест кусок мяса, он непременно окрепнет. Так что, как только он уснет, она осуществит задуманное.

А Маккензи лежал, смотрел на Эйприл и страдал. Господи, у нее так похудело лицо, думал он, что глаза кажутся совсем огромными.

Эйприл почувствовала на себе его взгляд и обернулась.

Он сразу же закрыл глаза. Через минуту засопел, притворившись, будто заснул.

Эйприл кинула взгляд на спящего Дэйви и, прихватив железный кувшин, который Маккензи нашел в глубине пещеры, бесшумно выскользнула наружу.

Уже издали она поняла, что ее ждет нелегкое испытание. Ей доводилось слышать от охотников, что медвежатина обладает неприятным запахом, но, когда она подошла к туше убитого двое суток назад зверя, зловоние вызвало у нее приступ рвоты.

Какой густой мех, подумала она, придя в себя и осматривая со всех сторон медвежью тушу.

С чего начинать? Пожалуй, следует вырезать несколько кусков со спины. Вонзив нож в холку, она поддела шкуру и, сделав глубокий разрез, сняла кожу. Вонь заставляла ее сдерживать дыхание, поэтому время от времени она устраивала перерыв. Убегала в кусты и, отдышавшись, возвращалась. Наконец вырезала несколько кусков, сложила в кувшин и отправилась в обратный путь. Сегодня они позавтракают и пообедают медвежатиной. А завтра? Завтра она отправится на охоту. Хмм! Неужели сможет убить живое существо? Скорее всего, нет. Ну хорошо, в конце концов можно попробовать порыбачить. Если Дэйви сумел, то она и подавно. Но ведь она ни разу в жизни, не выпотрошила ни одной рыбины! Ну и что с того? Медвежью тушу ей тоже не доводилось кромсать, однако же справилась!

По дороге Эйприл набрала пучок дикого лука. Между прочим, какую чудодейственную мазь сумела сделать из тысячелистника, вспомнила она. Ранки, царапины, волдыри намазала целебной кашицей, и через сутки — никаких следов болячек. И рана на боку благодаря этой мази заживает не по дням, а по часам. Оказывается, юты только тысячелистником и лечатся. Маккензи сказал. Все-то он знает. Между прочим, кто хочет, тот всему научится! Она и рану никогда раскаленным ножом не прижигала, но сумела же. За минувшие трое суток сподобилась сделать столько всего, что самой удивительно. Например, вымыла Маккензи с головы до ног. Разумеется, когда он лежал пластом, без сознания. Интимные места, конечно, остались нетронутыми. Впрочем, ничего бы с ней не случилось, если бы она его всего вымыла. Но ведь нрав у него совершенно непредсказуемый. Поди знай, как бы он к этому отнесся.

Эйприл вспомнила, как он был недоволен, когда обнаружил, что она раскромсала самое большое и теплое одеяло. Но зато какую прекрасную шерстяную рубаху-куртку для него соорудила! Без иголки и без ниток. Разве когда-нибудь могла предположить, что с помощью ножа и полосок, скрученных из лоскутов рваной рубашки, смастерит еще и теплое пальтишко для Дэйви из обрезков одеяла? И ведь ничего сложного! Прорезала ножом дырки в спинке, рукавах и полах и соединила скрученными полосками. Не сложнее шнуровки ботинка. Теперь обоим — и Маккензи, и Дэйви — никакой холод не страшен. Не важно, что некрасиво, зато удобно и тепло. Маккензи все сокрушался: мол, одеяло — незаменимая вещь в стужу, а потом смеялся, когда она сказала, что рубашек для него не напасешься, а голым ходить неприлично.

Эйприл улыбнулась. А какую стирку устроила… Все перестирала и высушила. И кожаные его штаны, и мокасины тоже. А сколько было шуму! Она даже слушать его не стала. Велела ему раздеться, а Дэйви — все принести, сама же спустилась к ручью. Сил потребовалось немало, чтобы отскоблить и смыть засохшую кровь. Маккензи чуть рассудка не лишился. Как же так? Она, видите ли, будет возиться с его штанами. Глупые условности! Она еще и не то может. Потому что любит его, вот и все.

Маккензи ждал ее возвращения. Даже не смог сдержать улыбку, издали увидев Эйприл, гордо вышагивающую по тропинке.

«Будто львица с добычей», — подумал он, глядя на гриву ее волос, отливающих рыжиной в лучах солнца.

Дэйви уже проснулся и, увидев мать, бросился к ней со всех ног.

— Мамочка, что это ты принесла? — взвизгнул он, стараясь заглянуть в кувшин.

Тот же самый вопрос читался в глазах Маккензи.

— Медвежатину, — произнесла Эйприл с неподдельной гордостью.

Маккензи какое-то мгновение смотрел на нее с недоверием, а затем произнес подчеркнуто уважительно:

— Вот это да! Полагаю, вам нелегко пришлось.

— Зато у нас есть завтрак и обед. А на ужин попробую подстрелить зайца.