Эдит Хилл - Порабощенные сердца
— Ты уже нашел ответ на свой вопрос, Церрикс, — мягко ответил Мирддин. — Только с помощью мира ты сможешь защитить их.
— Но какой ценой достанется этот «мир»? Нас еще не заставляли почувствовать это ярмо, однако я знаю, какие условия поставят завоеватели: выдача заложников как гарантия покорности, укрепленные гарнизоны в наших горах, подати, опустошение амбаров… — Его голос на мгновение затих, затем он продолжил с новой силой: — Часть меня говорит, что мы не должны рассчитывать на милость. Что надо решиться, пока не поздно, и сражаться за то, что мы считаем самым дорогим, — за честь, а не за жизнь. Мы должны не сдаваться, а сражаться, чтобы сохранить нашу свободу.
Мирддин остановился и коснулся плеча человека рядом с ним.
— Послушай меня, Церрикс. Мальчиком ты был скор на драку, но, возмужав, я вижу, стал думать прежде, чем действовать. Ты понял то, что некоторые не поймут никогда. Сила — не всегда наилучший выход. Не отказывайся от своего мнения из страха. — Мирддин говорил возбуждение, но с твердостью, которая выдавала его положение жреца и законотворца в племени. — Сражайся, и твои люди действительно будут обречены. Этому научила нас судьба других племен. Война с Римом заканчивается уничтожением. Все восточные племена пытались сопротивляться, и все пали: айсены, бельды, коританы… Дэва, откуда пришел твой римлянин, стоит на территории, которая когда-то была коританской. Этого врага нельзя победить. Сражайся, и они сметут нас, как ветер сметает листья. Как смели многих. Нет, план — это единственная наша надежда.
Церрикс минуту постоял молча. А когда заговорил снова, в его голосе звучала уверенность и властность.
— Почему ты так стоишь за этот план, Мирддин? Ведь это план мира с захватчиками. У тебя больше всех причин бояться и ненавидеть римлян. Они безжалостно охотятся за друидами, казнив уже многих за руководство сопротивлением их армии. Почему же ты умышленно выбираешь смерть?
— Потому что я не боюсь смерти, Церрикс. Если мне суждено присоединиться к моим братьям в мире ином, я возрадуюсь. Там мы будем ближе к богам. Но довольно об этом. Кому еще ты не доверяешь, кроме Маурика?
— Другим, вроде него. Боюсь, что для этого плана просто не хватит времени. Новости как ветер гуляют между гор. Ходят слухи… Несмотря на мои призывы к спокойствию, есть такие, которые намереваются проверить нервы нового наместника. Я не знаю, когда, но будет предпринята атака на один из римских кавалерийских лагерей.
Мирддин пробормотал проклятие.
— Твой римлянин знает об этом?
— Нет. И не должен узнать. Не надо давать ему повод по-прежнему видеть в нас врагов. Частично успех этого плана зависит от того, образуется ли у него привязанность к нам, привязанность достаточно сильная, чтобы ослабить верность Риму.
Мирддин покачал головой.
— Здесь, мне кажется, ты не прав. Этот человек не из тех, кто колеблется. И те, кто отбирал его, уверены в его верности настолько, что решили рискнуть.
— Но все же он — мужчина, — многозначительно возразил Церрикс.
Мирддин, внезапно догадавшись, пристально посмотрел на него.
Глава 6
Рика вздрагивала от каждого неожиданного звука. Это ожидание становилось все невыносимее. Но он появится, так он сказал Дафидду. И потом, он ее раб, куда еще могут привести римлянина, как не к ней? То, что он до сих пор не появился, без сомнения, было следствием густого утреннего тумана.
Заполнивший на рассвете всю долину, серый туман льнул к склонам гор, скрывая даже самые высокие вершины. Пока он не исчезнет под солнцем, путь по крутой сланцевой тропинке от крепости к деревне был бы глупым риском, которому вооруженная охрана не будет подвергать ни себя, ни рабов. Слишком легко было бы ускользнуть незамеченным и исчезнуть в тумане.
Рика взглянула на котелок с водой, висевший над зажженным очагом. За время грозы она извела почти все топливо, которое накануне перед дождем принес Дафидд. Осталось совсем немного веток и прутьев, чтобы развести маленький огонь, которым не нагреешь хижину, не говоря уже о том, чтобы вскипятить воду. Если Дафидд не вернется в скором времени с топливом, им придется есть овсянку сырой.
Обеспокоенная долгим отсутствием мальчика, Рика взглянула на внутреннюю дверь хижины, беззаботно оставленную им открытой. Но тяжелая внешняя дверь несколькими футами дальше была плотно закрыта. Сквозь щели между дубовыми планками еще не было видно солнечного света. Она потянулась за полосатой желто-коричневой шерстяной накидкой, висящей на стене. Аккуратно прикрыв за собой внутреннюю дверь, Рика вышла в короткий проход между дверьми, сделанный для тепла и защиты от сквозняков. Если одна дверь будет закрыта прежде, чем откроется вторая, то меньше риска, что внезапным порывом ветра искры из очага разлетятся и подожгут крытую соломой крышу.
Открывая дверь, Рика услышала голоса, мужские голоса, издалека неузнаваемые и слабые. Она толкнула дверь и вышла. В конце двора, у ворот, стояли двое мужчин. Их фигуры были расплывчаты и неясны в клубившемся тумане. Но Рика сразу узнала того, что стоял слева. Его алый плащ пылал, как огонь, на фоне серого тумана. Казалось, он о чем-то спорил со своим стражем. Она решилась подойти ближе, но страж, одетый в многоцветную накидку, указал в сторону полей и ушел. Заинтригованная, смущенная и слегка встревоженная очевидной победой римлянина, Рика растерялась. Она собралась позвать охранника обратно, когда на тропинке перед ней появился Дафидд. Он шел, нагруженный охапкой прутьев и веток, сломанных во время грозы. Рика взглянула на ношу, которую тот нес с такой гордостью, и поняла, что даже те ветки, которые не вымокли под дождем, слишком зеленые для очага. Но прежде чем она придумала, как бы помягче сказать ему об этом, он обратился к ней:
— Галену нужен топор, Рика. — Дафидд кивнул на человека в красном плаще, который приближался к ним. — Там ночная гроза повалила большое засохшее дерево. Не очень далеко, вон там. — Он повернулся, указав локтем на лес справа от него. Этот жест потревожил охапку веток в его руках, и Рика поспешила помочь Дафидду.
— Домина, — услышала она рядом. Он склонил голову в приветствии. — Мальчик сказал мне, что тебе нужно топливо.
Рика немного рассердилась, что он опять использовал это непривычное обращение и что он никогда не спрашивает, а просто делает. Вчера она не приказывала ему чинить ограду, а теперь она не просила о топливе. Оно было нужно, но к делу это не относилось. Ее подозрительность и ненависть ко всему, что он символизировал, не давали ей вести себя разумно.
