Алекс Айнгорн - Сердце и корона
Через несколько дней от короля Оливье, брата Изабеллы, прибыл курьер. Оливье намерен был жениться. Принцесса Вероника Гримальди была невестой, которую не отказались бы заполучить в жены многие монархи. Лучшей партии на то время для Оливье нечего было и желать. Разве что сама Изабелла, но хотя браки между двоюродными братьями и сестрами были тогда в ходу, Оливье и Изабелла и слышать об этом не хотели. Как ни убеждали Оливье, он наотрез отказался посылать сватов к кузине.
— Она мне сестра, — повторял он в сердцах. — Как вы не можете понять? Мы выросли с ней как родные.
В этом вопросе Оливье проявил редкую твердость.
Изабелла была несколько удивлена приглашением. Она, слишком еще молодая, чтобы жить разумом, а не сердцем, думала, что Оливье настоит на браке с герцогиней Анной де Принн, он ведь был в нее влюблен едва ли не с отрочества. Но интересы государства для Оливье были выше личных.
Изабелла отправилась в путешествие, хотя душа у нее не очень-то лежала к этому браку. Она немного знала Веронику, и та понравилась ей своими мягкими, доброжелательными манерами. Было жаль обрекать ее на брак без любви. Королеву сопровождали ее мать, графиня де Берон, еще несколько фрейлин, свита, бесчисленное множество слуг. Среди свиты был и Рони-Шерье.
Королевство осталось на попечение Орсини. Королева-мать пыталась повлиять на Изабеллу, чтобы Орсини не оставался на столь долгое время без надзора. Но, пообещав все как следует обдумать, Изабелла выкинула проблему из головы. Ее больше интересовало, какое платье следует одеть на свадьбу. Кроме того, ею еще владела детская вера в людей.
Вероника Гримальди была миловидна, но даже сравниться не могла с герцогиней де Принн. Оливье вел себя с ней по-рыцарски, словно женился по велению сердца. Вероника выглядела довольной. Она была счастлива и тем, что ее жених был молод и вовсе не безобразен. За годы девичества она привыкла ожидать, что в день свадьбы будет отдана чужому человеку, которого изберут ей другие, возможно, неприятному, или некрасивому, или жестокому, или даже сочетающему в себе все это.
Вероника и Оливье обвенчались в Соборе св. Павла, и празднества длились целую неделю. Наконец, наступила пора возвращаться. Смолкла музыка, убрали украшения, разъезжались гости, — жизнь входила в свою обычную колею. Изабелла со своим двором покинула гостеприимных родственников.
Между тем, Орсини резко изменился за то время, что она провела у брата. Он не стал красавцем, подобно Рони-Шерье, и не обрел благородство черт, подобно барону де Бонди, однако он научился держаться с достоинством, вызывая уважение к себе. Изабелла не узнавала его. Его камзол простого покроя без украшений был более чем скромен, но только такой он и мог носить при его неброской внешности. Зато теперь его платье было хорошо сшито и сидело как влитое. Над его прической поработал цирюльник, и непокорные пряди более не торчали во все стороны. Он не стал красивым, но откровенная непривлекательность и неловкость как-то пропали, и он больше не выглядел странно во дворце. Изабелла невольно отдала ему должное. Он умел себя держать.
Но, кроме того, она обнаружила в собственном дворце перемены. Повсюду, куда бы она не обратилась, чувствовалась рука Орсини. Она не замечала этих нововведений, пока была рядом, но даже недолгое отсутствие во дворце заставило ее оглядеться кругом свежим взглядом. Исчезли некоторые клерки, в том числе старший писец и двое помощников Гренгуара. Орсини по собственному почину перебрался в комнаты Гренгуара и распорядился переоборудовать его кабинет, так что она застала рабочих, штукатурящих слуховое окошечко, которое ее отец и его доверенные лица бывало использовали, чтобы всегда быть в курсе всех дел интенданта финансов. Сменили место пребывания документы ее отца, хранившиеся в шкафу, который она не потрудилась запереть. Сафон выглядел сбитым с толку. Как выяснилось, Орсини выманил у него ключ от казны и позабыл вернуть обратно. Старый больной Ги де Бонар, который едва ходил и еле слышно разговаривал, попустительствовал Орсини, легко поддавшись его напору. Курвель пребывал в ярости, поскольку в результате перестройки комнат его кабинет превратился в проходной двор, где сновали туда-сюда рабочие, клерки, посетители.
— Вы не можете не вмешаться, Изабелла, прошу вас!
Скандал разразился во время первого же бала, устроенного по приезде домой. Изабелла сама была тому свидетельницей. Конечно же, без Орсини не обошлось. Его острый язык и неугомонный нрав в очередной раз навлекли на него неприятности. Барон де Бонди, другой участник учиненного беспорядка, человек обычно сдержанный и рассудительный, вызвал его на дуэль. Насколько Антуан, находившийся во время ссоры неподалеку, мог судить, Орсини позволил себе некое насмешливое замечание по поводу Анны де Принн, холодной и далекой звезды барона де Бонди. Самому Орсини было не понять отстраненного, благоговейного и безответного любования, без малейшей надежды на взаимность, даже без самой малости сочувствия к его чувствам. Возможно, Орсини уловил презрительный взгляд барона в его сторону — Изабелла полагала, что это весьма вероятно. Возможно, Орсини просто по своему обыкновению сказал правду, что герцогиня — обыкновенная пустышка без головы и без сердца, вытянувшая в ранней юности счастливый билет, сделавший ее богатой и знатной, и подаривший ей в двадцать лет свободу выбирать, как ей жить дальше. Она не способна была оценить чувств ни Бонди, ни Оливье, но склонялась к Оливье — он был принцем, а теперь и королем. Бонди взвился, и слово за слово, оскорбление за оскорблением, — Орсини получил вызов на дуэль.
— Антуан, вы чересчур впечатлительны. Я понимаю, Орсини ваш старый друг, но дайте ему, в конце концов, жить, как ему нравится. Он уже давно не ребенок.
— Поймите же, ваше величество! Он пытается принять правила игры, в которых ничего не смыслит. Он в своей жизни держал шпагу от силы раза два или три.
— Но это он развязал ссору с Бонди!
— Он погорячился.
— Так пусть извинится. Бонди человек благородный, с чувством чести. Он не станет настаивать на дуэли.
Антуан почти рассердился. Он-то понимал, что характер у его друга скорее тяжелый, и подобное предложение только раззадорило бы его.
— Орсини ни за что не станет извиняться, уж я-то его знаю. Он с роду ни у кого не просил прощения.
— Антуан! Согласитесь, это его личная трудность. Пусть учится.
— Прошу вас, Изабелла! В конце концов, ведь дуэли строго запрещены!
— Моим отцом. Однако же я лично не вижу ничего предосудительного, если двое взрослых людей по взаимному согласию выясняют между собой свои личные отношения.
