Роберта Джеллис - Рыцарская честь
— Да где же? Или я не достоин, чтобы хозяева вышли навстречу?
Боуфорт рассмеялся.
— О, как вас ждали, как вас ждали, милорд, но что может быть важнее этого самого… — Он показал глазами на женскую половину с таким красноречивым видом, что Херефорд рассмеялся. А его комментарий прервал низкий громкий голос с лестницы:
— Роджер, как я рад тебя видеть!
Херефорд увидел гиганта, остановившегося для приветствия и снова с трудом заковылявшего вниз. Его темные глаза смеялись под перегруженными чувственностью веками, губы были неузнаваемо размягченными, и все лицо выражало удовлетворение. Только хромота да шрамы — один на щеке от брови до губы и второй, глубоким рубцом пересекавший лоб, — были прежними. Даже манера одеваться у лорда Сторма изменилась. Вместо домашнего халата на нем было нечто великолепное из шелка и бархата с вышивкой и украшениями. Херефорда посетило чувство утраты, которое несут с собой перемены давно привычного, пусть и в лучшую сторону.
— Скажи на милость, у тебя есть хоть какое-нибудь занятие помимо того, что ты спишь с женой все дни и ночи напролет?
Лорд Сторм остановился, широко раскрыл глаза, но его чувство от услады было столь глубоким, что он проглотил насмешку.
— Ах, Роджер, с каждым разом это удовольствие мне будто вновь!
Он изо всех сил заторопился вниз и заключил своего более стройного друга в медвежьи объятия, так что у того затрещали кости и треснули бы, будь он послабее.
— Зачем ты насмехаешься, когда сам планируешь кое-что в этой области? Ну, ничего, Роджер, хоть ты и не в духе после езды в такую гнусную погоду, я тебя все равно люблю.
— Черт бы тебя побрал, ты переломал мне все кости! — смеялся в ответ Херефорд. — Сколько раз тебе говорил, что ты великоват для нежностей.
— Ух, действительно, помял твою хрупкую внешность, но, честное слово, Роджер, ты хорош. Не могу привыкнуть и удивляюсь каждый раз. Пожалуй, скажу моей Ли, чтобы она не спускалась сюда. Такого удара от контраста моей морды с твоим лицом она просто не перенесет.
Херефорд слегка покраснел. Он привык к комплиментам от женщин и от мужчин вроде Глостера, но слышать такое от Сторма ему было неловко.
— Все прячешь свою женушку, как вижу. Ты ничуть не изменился ни в своем великолепии, ни в галантности.
— Это работа леди Ли. Меня не заботит, как я выгляжу, как живу. Молодец, Роджер, что ты приехал. Соскучился по тебе. Тоска без тебя тут, некого выручать из всяких переделок, поэтому пришлось отправиться в Шотландию, погонять этих скандинавов.
Боуфорт потихоньку удалился, и Сторм уселся на освободившийся дамский стул.
— Ну, шутки в сторону, отец мне говорил, что ты принял предложение Глостера.
— Да.
Сторм посмотрел на него с укоризной.
— Что это, Роджер? Ты — ни рыба ни мясо, будто и не рад вовсе.
— Не знаю я, не знаю, — отвернувшись проговорил Херефорд. — Могу только сказать, что здесь, в груди, у меня ничего не шевелится, будто кусок железа.
— Почему? Я ожидал встретить тебя, полного задора и огня. Если дело обстоит по-другому, то извини. Это я предложил тебя как человека самого подходящего. Совсем не думал, что окажу тебе плохую услугу. Думал, ты будешь этому рад.
— Все так. Когда отец твой сказал мне об этом, я… готов был прыгать от радости, а когда подумал…
— Да что тебя смущает? Ведь еще ничего не решено. Поэтому тебя и вызвали сюда, чтобы вместе обсудить все. Если считаешь, что надо переиграть, скажи. Подумаем.
— Я только то и делаю, что думаю. Сотни, тысячи раз перебирал в уме варианты действий. Все выглядит, как надо и должно получиться, если каждый исполнит свою роль, и все же…
— Может, посторонние дела мешают? — стал гадать Сторм. — Элизабет?
— Да что это все тычут в Элизабет?! Как будто других причин не может быть! — вскипел Херефорд. — Что, одна твоя жена идеальная?
— Тихо, тихо. Мне нравится Элизабет Честер, ты знаешь это. Ничего не собираюсь наговаривать на нее, хотя она и не в моем вкусе. Знаешь, кому поп, кому попадья… Просто хочу понять, в чем причина твоего недуга.
— Оставь мой недуг в покое, сам его исцелю! — Херефорд вскочил, едва не закричав от охватившего его чувства отчаяния и безысходности. — Повторяю тебе, я не знаю, откуда это, почему, но чувствую, что ничего из этого не выйдет. Люди погибнут, урожай сгорит, крепости падут — и все впустую, впустую!
Лорд Сторм становился все мрачнее и мрачнее, так у человека выходит наружу давно вызревающее и подавляемое чувство. Он молчал и поглаживал пальцем шрам у губы. Херефорд, тяжело дыша, как после быстрого бега, нервно теребил нитки на пяльцах.
— Не перепутай работу Ли, Роджер, — рассеянно сказал Сторм, но увидев, что Херефорд его не слышит, заговорил громче. — Ты не присягал всему этому делу. Верно? Значит, тебе надо сказать отцу, что ты отказываешься. Женись на Элизабет, хозяйничай на своей земле и рожай детей. Нечего браться за дело, к которому не лежит душа.
Херефорд оставил вышивку, которую бездумно перебирал пальцами, и медленно повернулся.
— Ты насмехаешься?
— Ничуть. Мне надо было тогда держать язык за зубами. Вообще-то говоря, когда предложил тебя, я только наполовину думал угодить тебе, в первую очередь старался для себя. Я чуть с ума не сошел тогда, так они на меня навалились, чтобы я взялся за это, вот я и перевел на тебя. Никто не хотел понять, даже собственный отец, меня таким воспитавший, что не могу я нарушить присягу Стефану и поднять на него руку. Да еще, знаешь, это…
— А-а, значит, и у тебя это свербит, — мягко проговорил Херефорд. — Что же это такое? Ради нашей Святой Богородицы, скажи, что же это?
Сторм покачал головой, посмотрел на свои руки.
— Всяк это переживает по-своему. Если я проиграю тебе всю гамму своих чувств, совсем необязательно, что у тебя будут такие же. Ты сам должен покопаться в потемках своей души и разглядеть, что там внутри.
Херефорд с изумлением посмотрел на друга.
— Кэйн, тебя тоже что-то пугает? Не знаю ничего такого ни на земле, ни на небе. За много лет ни разу не слышал, чтобы ты чего-нибудь испугался.
— Об этом рассказать непросто, — Сторм печально улыбнулся. — Не всякому откроешься. Легко сочтут тебя слабаком, трусом или дураком.
— Ну и что?
— Как что! Разве я похож на труса или дурака? Слабинка в характере есть, конечно, но это не велик грех. А вот ты, прости меня за прямоту, Роджер, ты едва ли не самый робкий человек, какого я только знаю.
Херефорд побледнел, поднял руки, как бы желая прикрыться.
— Но как я это выдал? Не надо, не говори, я не желаю слушать! Ты единственный, кто так глубоко заглянул мне в душу и остался добр ко мне. Но в тебе такого нет, не верю. Это ты говоришь, чтобы меня утешить. — Помолчал и спросил: — Чего же ты боишься? И выдумать такого невозможно. Ты это просто так говоришь.
