Элизабет Вернер - Эгоист
Голос Франца Зандова опять приобрел своеобразное, мягкое звучание, которого никогда прежде не слышали его близкие. Фрида, очевидно, и в самом деле сумела затронуть потаенные струны его души, которых вообще никто не знал. То, что Франц Зандов отвергал в Джесси, беспощадно клеймя как мечтательность и экстравагантность, открыло Фриде путь к сердцу этого обычно сухого и замкнутого в себе человека.
Густав почувствовал, что Франца раздирают противоречия, и с легкой усмешкой ответил брату:
— Ну, какая же это новость? Ведь ты всегда был членом семьи Клиффордов. И Джесси выросла на твоих глазах.
— Джесси всегда была любимицей своих родителей, — холодно возразил Франц Зандов. — Ее буквально боготворили, осыпали ласками, она купалась в любви, и всякого, кто был более сдержан, как, например, я, боялась и избегала. Я всегда оставался чужим для нее — белокурого, мягкосердечного, изнеженного ребенка, — и с тех пор, как она выросла, мы окончательно отдалились и перестали понимать друг друга. Но в этой Фриде с ее суровой замкнутостью, которую необходимо сперва преодолеть, чтобы добраться до сущности, нет ничего мягкого и робкого. Когда удастся надломить ее твердую внешнюю оболочку, ты увидишь внутри немалую жизненную силу. Я люблю такие характеры, возможно, потому, что чувствую в них много родственного. Иной раз меня поражает, даже устрашает, когда из уст этой девушки я слышу суждения, а главное, вижу выражения чувств точно такие же, какие были у меня в ее возрасте.
Густав ничего не возразил ему, но взглядом напряженно следил за лицом брата. Тот заметил это и, словно рассердившись на себя за мягкосердечие, тотчас же переменил тему разговора, заговорив холодным, деловым тоном:
— Но ты все же должен был зайти на несколько часов в контору. Нам предстоят важные дела, я снова получил письмо от Дженкинса. Он теперь серьезно настаивает на исполнении твоего обещания, касающегося статьи в «Кельнской газете», да и самое время для этого. Вероятно, статья уже давно готова?
— Я вовсе не думал, что дело столь спешно, — возразил Густав, — ведь ты уже в течение нескольких дней ни словом не напоминал о нем.
— Необходимо было еще многое обсудить и подготовить. По этому поводу я вел очень оживленную переписку с Нью-Йорком.
— Но не давал мне ее на просмотр, как делал с прежней корреспонденцией.
— Тогда я хотел ввести тебя в курс дела, теперь же речь идет об одном очень неприятном вопросе, который я должен разрешить лично.
— Я знаю: ты попытался развязаться со всем этим делом.
Франц Зандов приподнялся и посмотрел на брата с таким же безмолвным удивлением, как тогда, когда узнал о самовольной поездке Густава на его земли.
— Я? — воскликнул он. — Кто это сказал тебе?
— Никто, я сделал такой вывод по различным признакам и вижу теперь, что не ошибся в своих предположениях.
Франц Зандов мрачно и злобно посмотрел на брата, стоявшего перед ним как ни в чем не бывало, и продолжил:
— У тебя прямо-таки опасная наблюдательность: все у тебя под контролем, сомневаюсь, что мне удалось от тебя утаить даже самые сокровенные мысли. Ну, если говорить правду — да, я захотел отказаться! Обдумав все еще раз, изучив, убедился, что эта операция оказалась очень сомнительной, по-видимому, она даже приблизительно не будет столь выгодной, как мы рассчитывали. Я сделал попытку нарушить уже принятые обязательства и предложить вместо себя в дело другого участника, но оказалось, это невозможно. Дженкинс настаивает на исполнении договора, я связал себя по рукам и ногам. Поэтому все должно остаться на прежних условиях.
Он говорил отрывисто, раздраженно, с нервной поспешностью перелистывая вынутую из кармана записную книжку. Весь его вид доказывал, что он сильно волнуется и с большим трудом сдерживается.
Густав, похоже, не замечал этого, он спокойно и четко произнес:
— Ну, должно быть, найдется какое-то средство отказаться от подобного договора.
— Нет! Большие деньги уже вложены мной в это предприятие. Я могу потерять все средства, если отступлюсь от дела. Дженкинс вполне способен удержать меня и использовать против меня каждую букву договора с того момента, как его выгода перестанет соответствовать моей. Таким образом, приходится предоставить события их естественному ходу... Ах, мисс Фрида, наконец-то мы видим вас!
Последние слова оратор с явным облегчением обратил к девушке, только что вошедшей в беседку.
Фрида тоже изменилась в последнее время, но иначе, нежели Джесси. Ее прежде бледное детское личико приобрело легкий румянец, в темных глазах, правда, глядевших еще сурово, уже не было мрачной тени. В них вспыхнула радость, когда она заметила хозяина дома и поспешила к нему.
— Мистер Зандов, вы уже возвратились? Я и не знала, иначе давно пришла бы, — сказала она, но взглянув на серьезные лица мужчин, сделала легкое движение, словно желая удалиться, заметив: — Но я, кажется, помешала?
— Нисколько! — остановил Франц Зандов. — Мы обсуждали здесь деловые вопросы, но я рад отложить их.
Он отбросил свою записную книжку в сторону и протянул руку Фриде. Этот холодный, строгий человек, суровость которого не смягчалась даже в кругу семьи, казался сейчас совсем другим. Очевидно, последние несколько недель многое изменили и в нем.
Густав поздоровался с Фридой вежливо, но холодно, как всегда делал это в присутствии брата, а затем добавил:
— Я должен передать вам, мисс Пальм, привет и приглашение. Миссис Гендерсон ожидает вас у себя в ближайшие дни, чтобы окончательно договориться о деле, которое она с вами уже обсуждала.
— Какое это дело? — спросил Франц Зандов, внимательно ловивший каждое слово брата.
Фрида взглянула на Густава вопросительно и даже как будто испуганно, но быстро овладела собой и ответила слегка неуверенно:
— Миссис Гендерсон... Ну, она отпускает свою компаньонку и предложила мне это место. По всей вероятности, я...
— Вы не займете его! — раздраженно прервал ее Франц Зандов. — К чему вообще такая спешка? Ведь наверняка для вас можно найти и другое, к тому же лучшее место?
— Дом банкира Гендерсона считается одним из лучших в городе, — заметил Густав.
— А миссис Гендерсон — одна из самых несносных женщин в городе, она мучает всех окружающих своими придирками и капризами, и каждая ее компаньонка становится ее жертвой. Нет, мисс Фрида, оставьте эти мысли, я ни за что не допущу, чтобы вы поступили на работу в подобный дом.
Почти незаметная, но торжествующая улыбка мелькнула на губах Густава. Фрида стояла безмолвная, потупив взор, похоже, этот разговор вернул ей прежнюю застенчивость.
