Вайолет Уинспир - Пленница в башне
Ванесса наслаждалась вкусом анчоусов, которые так и таяли на языке. Сидевшая слева от нее Лусия в который раз наклонилась и что-то шепнула дону. Колье из бриллиантов и аквамаринов украшало вырез темного вечернего платья, и, как обычно, мерцание свечей выигрышно подчеркивало ее оливковую кожу, которая при дневном свете выглядела чуть более желтоватой. Черные свечи и белые букеты цветов завершали мрачное убранство столовой. Богатое красное дерево, оконные драпировки глубокого рубинового тона и потолок с росписью, выдержанной в оттенках старого золота, мавританского синего и все того же рубинового, служили удачной декорацией для испанцев, окружавших Ванессу за обеденным столом.
В вечернем костюме дон Рафаэль был особенно неотразим. Черный и белый цвета придавали, казалось, еще большую выразительность резким, но в то же время изящным чертам его лица. Орел из Авилы, подумала Ванесса, вспомнив историю Испании, читанную накануне перед сном. Там она и нашла это выражение во всех отношениях подходившее к человеку, который как хищная птица, пролетел над Ордазом и унес ее в свое орлиное гнездо.
Рай Алвадаас попытался завести с ней беседу. Он опустошил уже несколько бокалов вина, и к нему вернулась его обычная жизнерадостность. Он с улыбкой заглядывал ей в глаза и, искрясь обаянием, сообщил, что никогда не подвергал сомнению тот факт, что англичанки отличаются широтой взглядов.
— Само это выражение допускает слишком широкую трактовку, сеньор Алвадаас, — парировала она. Предположение, что она оправдывает его легкомысленное поведение только потому, что является англичанкой, возмутило ее. — Обладать широкими взглядами не означает оправдывать распущенность, сеньор, а девушки, которые позволяют безответственным мужчинам обманывать себя, в таком же меньшинстве в моей стране, как и в любой другой.
— О, теперь я рассердил вас, мисс Кэррол! — Он изогнул бровь, но за насмешливым огоньком в его глазах она уловила острый испытующий взгляд. — Не сомневаюсь, что вы не станете откладывать возвращение на родину, — ведь в этой части света вас ничто не удерживает?
— Конечно, — ответила она. — Когда власти уладят все дела, к удовлетворению дона Рафаэля, я вернусь в Англию.
— Мой добрый кузен очень серьезно относится к своим обязанностям, вы согласны?
Рай бросил взгляд в сторону Барбары. Было заметно, что девушка ждала его взгляда, — ее лицо так и осветилось улыбкой, но она слегка опустила ресницы, чтобы скрыть блеск в глазах. Это не укрылось от Ванессы, и она стиснула в пальцах отделанную кружевом салфетку… «Как нелегко, — подумала она, — быть молодой и как нелегко быть девушкой. Природа зовет нас к любви, но не всегда вооружает средствами, чтобы мы могли распознать неподходящего мужчину. Когда это случается, нам приходится испытывать в своей душе настоящий ад».
— У вас очень серьезное лицо, — шепнул ей Рай Алвадаас. Перед ним снова стоял наполненный бокал с вином, и он поднял его, чтобы полюбоваться, как пламя свечи играет в темно-красной жидкости. — Только две вещи могут объяснять подобное выражение лица у женщины — любовь или ее отсутствие.
Он намекал, конечно, на грусть в ее глазах, которая объяснялась тем, что из всех, кто сидел за столом палисандрового дерева, ее одну не коснулась любовь, казавшаяся ему самому такой ненужной. Чего нельзя было сказать о доне, чеканный профиль которого, казавшийся бронзовым в свете канделябров, то и дело смягчала улыбка, адресованная сидевшей с ним рядом женщине. Ванесса отвела глаза от надменного профиля, с трудом веря, что именно с этим человеком она завтракала сегодня, что это он, сидя в расстегнутой на груди рубашке, с восторгом рассказывал ей о своих делах и поездках и лениво разглядывал сидевших на дереве попугаев… Который же из них настоящий? Этот — нарядный идальго с безукоризненными манерами, или тот — грубый пират, озорно посмеивающийся над пророчествами старой Марии?
После кофе, который, как обычно, подали в зал, Ванесса извинилась: перед тем как отправиться в кабинет дона, она решила пройтись. Вечер был теплым, и она бродила под гроздьями звезд, задевая кусты жасмина, которые молочно белели по обе стороны от нее, когда она свернула на аллею, привлеченная негромким журчанием фонтана. Она вошла в беседку, образованную кроной миртовых деревьев, и села на грубо отесанную скамью, чтобы послушать пение соловьев. Барбара рассказывала ей, что птиц привезли из Испании на пиратском галеоне Рафаэля де Домерика, открывшего остров Луенду и водрузившего на нем алое с золотом знамя Кастилии.
Слава, причуды и жестокости Испании и составили тот сплав, из которого были отлиты Домерики, как бывшие, так и настоящие, вышедшие из этого горна людьми незаурядными и притягательными…
Ванесса прислонилась к спинке садовой скамьи; резное тесаное дерево было твердым, как камень, но она не замечала неудобства, захваченная мыслями о своем открытии: оказывается, она совсем не знала человека, с которым была знакома несколько лет. Он вовсе не был таким резким, как ей всегда казалось, в его жизни были свои проблемы, которые он должен был решать; он позаботился о семье, которая нуждалась в ребенке, чтобы сохранить брак; его сердце переполняли такие же устремления, как и сердца других людей.
По затылку Ванессы пробежали мурашки, словно от прикосновения чьих-то пальцев. Она вскочила и бросилась бежать через жасминовый туннель, охваченная необъяснимым ужасом. Когда она входила в замок под бой позолоченных бронзовых часов, стоявших на резном столике в вестибюле, ее ладони были влажными, а сердце колотилось в груди, как удары молота.
Двойные двери распахнулись немедленно, едва она постучала, и она шагнула мимо высокой темной фигуры дона в богато обставленный кабинет. Ее взгляд привлек мягкий свет, исходивший от Мадонны с младенцем, смотревших на нее с массивной доски.
— Значит, Мадонна понравилась вам больше, чем остальные холсты в моей картинной галерее?
Ванесса обернулась и взглянула на Рафаэля, который был в темной бархатной куртке. На лице его играла неизменная сардоническая улыбка. Накануне вечером он водил ее в картинную галерею, где она в ужасе остановилась перед висевшим там громадным полотном, изображавшим аутодафе.
— Какое зверство! — сказала она тогда. — Я бы запретила ее! Избавилась бы от нее!
— Мисс Кэррол, — возразил он, — неужели вы действительно могли бы избавиться от картины, которая стоит целое состояние?
— Ну, хорошо, можно повернуть ее лицом к стене или отправить в кладовую. — Она двинулась дальше в поисках чего-нибудь менее устрашающего, но краем глаза уловила, как дон любуется инквизиторами в капюшонах, ужасом несчастных жертв и испариной на груди мучеников, озаренных бронзовыми языками пламени. С холодным безразличием он поднес к губам свою сигару, и она услышала, как он рассмеялся своим низким гортанным смехом, будто находя ее британские взгляды весьма забавными.
