Энн Стюарт - Месть по-французски
— Насмотрелась? — неожиданно спросил он, не открывая глаз. — В следующий раз, если ты лягнешь меня, я сделаю то же самое.
Жаклин, ничего не ответив, отвернулась к окну. Судя по всему, был уже полдень, а выехали они рано утром. Все ее тело болезненно ныло. Но она изо всех сил старалась держаться прямо.
Наклонившись, Блэкторн приблизил к ней лицо.
— Есть какие-нибудь просьбы? — спросил он вкрадчиво. — Чем я могу облегчить тяготы путешествия? — Он улыбнулся, и улыбка его не сулила ничего хорошего. — Может быть, остановить карету? Тебе, наверное, надо выйти?
Жаклин молчала. Уступив один раз, она уступит и второй. Лучше она будет сидеть, сжавшись в комок, пока не взорвется изнутри, чем примет от него какое-нибудь одолжение!
— Ну что же, проявим милосердие, — ухмыльнулся Блэкторн. — Все равно рано или поздно ты будешь на коленях умолять меня это сделать. Хотя, — продолжал он мечтательно, — на коленях ты могла бы сделать кое-что и поинтересней. Мне бы это больше понравилось.
Жаклин с трудом сдержалась, чтобы не броситься на него, но вовремя вспомнила, что руки у нее связаны.
— Наверно, воспитанницы монастыря и понятия не имеют, о чем я говорю, — пробормотал Блэкторн. — Ну что ж, это даже интересно. Я тебя научу.
Он дважды стукнул тростью по потолку, карета в очередной раз подпрыгнула, и Жаклин, не имея возможности держаться руками, свалилась прямо на него. Блэкторн поймал ее. Руки его были сильными, но не грубыми.
— Так не терпится, моя красавица? — поддразнил он. — Ну подожди хотя бы до постоялого двора.
Жаклин рывком отодвинулась от него.
— Ты собираешься привезти меня на постоялый двор? — спросила она. — А там не удивятся, что я связана?
— Я развяжу тебя, — сказал он беззаботно. — Надеюсь, что ты будешь вести себя прилично.
— Зря надеешься. Мне нечего терять. Если я закричу, может, кто-нибудь придет мне на помощь.
— Сомневаюсь, — лениво ответил он. — Ради бога, можешь попытаться. Но тут есть два обстоятельства. Первое — несмотря на твое прекрасное произношение, ясно, что ты француженка, а англичанин всегда примет сторону соотечественника. Второе — ты одета как служанка, а я как господин. У нас полно классовых предрассудков, никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь тебе. А впрочем, решай сама. Мой совет, хотя ты вряд ли его примешь, — подожди более подходящего момента. Если ты поднимешь шум, то кто знает, когда ты попадешь в нужник и попадешь ли вообще. А если подождешь, у тебя останется шанс убить меня.
Хорошо, что у нее связаны руки, а то она дала бы ему по физиономии!
— Ошибаешься, — сказала Жаклин ровным голосом.
— Это в чем же?
— Я, пожалуй, последую твоему великолепному совету. В самом деле: если я закричу и позову на помощь, то лишусь твоего общества, а мне сначала надо убить тебя.
— Какая великолепная кровожадность! — пробормотал он. — Я знал, что могу на тебя положиться. Протяни руки.
— Зачем?
Блэкторн вздохнул. Ему, видимо, надоели ее вопросы.
— Ты разве не чувствуешь, что карета замедляет ход? Мы почти приехали. Я, как джентльмен, развязываю тебе только руки, чтобы ноги ты могла развязать сама. Я бы, конечно, с удовольствием порылся в твоих юбках, но боюсь, что не сумею остановиться ниже колен, а тебе это, похоже, не понравится.
Жаклин молча протянула ему руки. Они дрожали от усталости и напряжения, но она ничего не могла с этим поделать, хотя ей была ненавистна эта демонстрация собственной слабости. Нужно беречь силы. Чуть окрепнув, она его уничтожит.
Жаклин пошевелила руками, пытаясь разогнать застывшую кровь, и вскрикнула от боли. Когда же она нагнулась, чтобы развязать лодыжки, выяснилось, что пальцы ее не слушаются. Николаса Блэкторна это, по-видимому, забавляло, потому что он не спускал с нее глаз.
Жаклин сумела удержаться и не упала, когда карета остановилась, но справиться с узлами ей не удавалось. Николас наклонился, оттолкнул ее руки и быстро развязал веревки.
— Может, ты и не торопишься, но я, черт побери, слишком уж долго сижу в этой проклятой карете!
Тавернер распахнул дверцы и опустил подножку. Николас легко выпрыгнул и, насмешливо улыбаясь, подал ей руку. Жаклин не собиралась опираться на нее, ей не нужна была его помощь. Но, как только она попыталась встать, ее ноги подкосились, и она машинально оперлась на руку Николаса Блэкторна.
Хозяин постоялого двора не знал, как услужить таким знатным господам. Он проводил их наверх по винтовой лестнице, показал, где находятся жалкие удобства, и провел в лучшие апартаменты, состоящие из двух крошечных комнаток, одна из которых, вероятно, считалась гостиной.
Николас толкнул Жаклин в кресло — толкнул достаточно больно, но она улыбнулась ему.
— Спасибо, дорогой.
Хозяин расцвел.
— У нас благородные останавливаются нечасто, — сказал он. — Мы сделаем для вас, ваша светлость, все, что в наших силах. Мы подадим все самое лучшее: вареную баранину — она достаточно мягкая даже для леди, — английский пудинг со взбитой сметаной.
— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся Николас. — Моя жена проголодалась.
Фальшивая улыбка сошла с лица Жаклин. Она по-своему полюбила приютившую ее страну, даже притерпелась к холодной погоде и бесконечному дождю. Но английскую кухню она всей душой презирала.
Николас широко улыбнулся. Казалось, он читает ее мысли.
— Моей жене нужно привести себя в порядок, — заявил он. — Давай оставим ее одну, а ты пока приготовишь мне крепкий пунш. Э… тут ведь нет второго входа?
Хозяин все еще пребывал в состоянии восторга от того, что у него такие гости, и этот вопрос не показался странным.
— Нет, сэр. Здесь только одна лестница. У нас ведь скромное заведение, мы не привыкли к знатным постояльцам, и я боюсь, что…
Николас положил ему руку на плечо, мягко выставляя из комнаты.
— Все в порядке, хозяин. Я просто не хочу, чтобы моя жена заблудилась, если выйдет из комнаты. Я буду там, где хорошо видно лестницу, дорогая, — добавил он, оглянувшись через плечо.
— Лестницу видно с любого места, — заверил его хозяин.
Жаклин подождала, пока закроется дверь, и попыталась сделать несколько шагов. Это ей удалось с трудом, но она все-таки добралась до того места, без которого никто не обходится. Через несколько минут, почувствовав неимоверное облегчение, она вернулась в комнату и взглянула на себя в зеркало.
Ну и вид же у нее! Этот безобразный плащ Эллен, мятое платье с пятнами виски, спутанные волосы свисают на пепельно-бледное лицо. А глаза полыхают ненавистью. Слуги в Эйнслей-Холле наверняка не узнали бы в этой фурии спокойную, сдержанную Мамзель.
