Елена Коровина - Версальская грешница
Соня остолбенела. Выходит, теперь не воры-злодеи, а она, честная девушка, будет под наблюдением?! Кажется, это называется «наружное наблюдение». Вон как дела повернулись!..
Но инстинкт потребовал не возмущаться. Соня только и выдохнула:
– Благодарствую…
– Вот и славненько, – прогудел квартальный. – Заступай на пост, Гришка, да смотри – береги барышню!
И Симков, козырнув, удалился. Соня закрыла за нежданными гостями дверь и, еле дыша, привалилась на нее всем телом. Да что же это – охрана или все-таки слежка? Больше похоже на второе…
Что это значит… Что это значит?..
Это значит, что господин Симков заодно со злодеями.
И что теперь делать?
Соня прижала пальцы к пылающим вискам. Раз они вчера не нашли ничего при обыске и квартальный сегодня не пошел смотреть бумаги, значит, они все-таки уверились, что бумаг в квартире нет. И то хорошо! Больше не станут срывать обои со стен. Да что срывать? Все уже посрывали…
Но Соне-то что делать дальше? Нельзя же просидеть весь век в квартире… Надо найти помощь – позвать кого-то, сыскать друга и защитника. Только где ж его возьмешь? Друзей у Сони нет. Подруги по гимназии давно уже о ней позабыли. Она и видится только с одной Лидочкой Збарской. Но ни Лида, ни ее супруг не помощники в таких делах…
Может, обратиться к кому-то из папиных друзей? Но ведь и они не помогут. К тому же всем этим историкам придется рассказать про записки Помпадур… Нет, этого нельзя ни в коей мере! Никто не должен знать…
Впрочем, есть милейший Николай Петрович Контин, папин коллега. И он преподает никакую не историю, а сценическое искусство – учит гимназисток выступать в домашних спектаклях, сочинять небольшие сценки, выразительно и громко говорить. Ведь долгими зимними вечерами, особенно в провинциальных усадьбах, так приятно поиграть в театр – разучивать роли, потом представить сценку перед домашними и соседями. Вполне приличное и невинное времяпрепровождение!
Милейший Николай Петрович не станет спрашивать, из-за, чего сыр-бор, он просто поможет Соне, присоветует что-нибудь.
Девушка быстро начала собираться. Конечно, тщедушный соглядатай Гришка увидит, к кому пошла Соня, по разве она не может навестить папиного приятеля и своего старого учителя?!
Заперев свои новые замки, Соня выскочила на улицу. Даже не взглянув, тут ли Стрелкин, крикнула извозчика. Плюхнулась на жесткую скамейку и велела кучеру:
– Самсоньевский переулок, дом Плисова!
Николай Петрович Контин снимал квартиру в доме купца, торговавшего, как говорили москвичи, «колониальными товарами», то есть тем, что привозили из жарких стран: пряностями, соусами, экзотическими фруктами и прочим. Лавочка Плисова была прямо в доме на первом этаже – так что по всей улице плыли ароматы, будоражащие вкус и воображение.
Но вот только самого Николая Петровича дома не оказалось. Неприветливый швейцар окинул подозрительным взглядом бедную заячью шубейку девушки и отрезал:
– Господина Контина нет, и никаких записок передавать жильцам не положено!
– Но…
– Если бы господин Контин желал, он бы уведомил меня, что ждет от вас записку, а так – нет. Извольте покинуть здание, барышня!
Соня поплелась вон. И что дальше? Поехать в гимназию – вдруг Николай Петрович там? Ох нет! Придется встречаться с учителями, а не все с пониманием отнесутся к наряду Леноровой. Начнут жалеть или презрительно коситься. Нет уж! Лучше приехать к Контину с утра пораньше, ведь завтра уже Сочельник и уроков в гимназии не будет. С завтравшего дня у гимназисток свобода – рождественские каникулы.
Домой Соня поплелась пешком. Благо снег не валил из туч и на небе прорывалось даже нечто, похожее на солнечные лучи. Уже свернув на свою улицу, девушка вспомнила – надо зайти в лавочку. Дома только чай с сахаром. Впрочем, сахар в пост нельзя, зато теперь можно меда купить. По милости дворника Степана, у Сони теперь есть наличные деньги. Еще можно купить кулебяку постную – капустную, а может, и пирог с грибами в лавочке найдется. Это же целый пир, несмотря на Рождественский пост. Ну а завтра уже и разносолы к празднику взять можно. Завтра – Сочельник. Конец поста!
С еще теплыми пакетами в руках и свежей газетой девушка вышла из лавочки и заспешила к дому. И тут раздался истошный визг:
– Ох, мамочки!
Какая-то девчонка, поскользнувшись, ухватилась за Соню. И обе рухнули на снег. Кулебяка с пирогом покатились по улице. И тут же – словно только этого и ждали – двое мужчин вынырнули неизвестно откуда и, подхватив Соню под руки, потащили в подворотню.
Девушка даже пикнуть не успела, как оказалась между домами: со всех сторон стены и заборы – не убежишь.
Один из мужчин, тот, что помоложе, прижал Соню к ржавому забору:
– Цыц, не ори, хуже будет!
Второй, постарше и одетый получше – в пальто с котиковым воротником, наклонившись над ней, дыхнул в лицо перегаром:
– Говори, где бумаги, дура!
Соня округлила глаза и выдавила:
– Там! Они на снег упали…
Старший скосил глаза:
– А ну неси!
Младший тут же выскочил на улицу, а тот, что в паль-го, остался:
– А ты ничего, – протянул он, сально оглядывая девушку, – смазливенькая.
У Сони сердце рухнуло. А ну как изнасилует? Это ведь не скабрезный мальчишка Копалкин, а взрослый мужик. Господи пронеси!
Мужчина протянул руку и провел по лицу Сони грязными пальцами:
– Экая кожа беленькая! Глазки блестят и реснички топорщатся…
Соню всю передернуло от этакой «ласки». Она в ужасе уставилась на мучителя. И что же дальше будет?..
Но тут вернулся второй мужичок:
– Вот: два пакета и газета!
– Какая газета? – удивился старший, отвернувшись от Сони.
– Вы же просили бумаги? Вот я газету купила! – выдохнула девушка.
– Чего она купила? – проблеял младший.
Но старший только захохотал, как захрюкал:
– Эка, фифа! Ха-ха! Газету купила!
И он вдруг, ощеряясь, наотмашь ударил Соню. Девушка взвизгнула:
– Вы же просили бумагу!
– Я спросил: где старинные бумаги, доставшиеся тебе от папаши! – рявкнул мучитель.
Соня шмыгнула носом и вдруг зарыдала:
– Какие еще бумаги? После батюшки не осталось никаких бумаг! Если мне не верите, обыщите мою квартиру!
– Искали уже! – хихикнул младший.
– Цыц! – гаркнул на него котиковый воротник.
– Не знаю я ни о каких бумагах! – залилась слезами Соня. – Отпустите меня, дяденьки. Не знаю я ничего!
– Может, и правду, не знает девчонка! – жалостливо прошептал младший. – Может, и нет ничего? Может, надул тебя тот человек? Хотел нас на мокрое дело подбить, мол, стукнем невзначай девчонку – и вся недолга!
– Замолчи! Что я – душегуб? Кража со взломом – пять лет, а мокрое дело – виселица. Да я тому человеку…
