Елена Арсеньева - Короля играет свита
Но даже если эти скоропалительные выводы верны, остается безответным вопрос: чего ради понадобилось неведомой любительнице ночных скачек спасать “государственного преступника”, как охарактеризовал Алексея Огюст?
Если та, первая, еще имела какие-то, пусть и весьма невесомые, основания позаботиться о своем молодом любовнике, попавшем в жуткую передрягу, то с какой радости второй, совершенно ему незнакомой, лезть на рожон и устраивать весь этот авантюрный роман с абордажем и похищением несправедливо обвиненного недоросля Алексея Уланова?
Может быть, она такая простая добрая самаритянка, которая бескорыстно (или все же с некоторой примесью корысти, учитывая ее удовлетворенные вздохи?) спасает неправедно обвиненных?
Стоп, стоп, стоп… А что, если эта незримая сладострастница каким-то образом приложила руку к убийству генерала Талызина? И теперь стремится загладить свою вину перед человеком, который по ее вине расстался с честным именем?
О нет… она только что назвала Алексея романтическим злодеем. А сие означает, что дама убеждена: он и в самом деле совершил преступление, за кое был везом в крепость. Была уверена, что спасает разбойника, убийцу, однако это ее не остановило?
— Я вижу, вы теряетесь в догадках, — нежно усмехнулась незнакомка. (Ишь ты! Видит она! В такой кромешной тьме небось только кошки видеть могут, да еще ведьмы. Не к числу ли этих последних она принадлежит?)
— Не трудите голову, мой милый. Ответ на все ваши вопросы весьма прост. На сегодня был назначен мой выезд из Петербурга. Не далее как вчера молодой государь удостоил меня аудиенции. Он держался со мною необычайно приветливо и сделал мне честь, заявив, что во всякое время будет счастлив снова увидать в Петербурге украшение оперной сцены.
Под сим украшением разумелась, сами, понимаете, я, — скромно уточнила дама.
— О, я помню, каким пылким взором взирал на меня Александр — в то время он был всего лишь великим князем — 10 марта на музыкальном вечере в Михайловском замке. Я пела Федру [11], на мне было малиновое платье — как раз любимый “мальтийский” цвет императора Павла! — и отсветы моего наряда играли, словно румянец, на бледном лице Александра, словно бы зажигая его тем же страстным пожаром, который бушевал в моем сердце.
Можно было бы держать пари, что он думал в тот миг о том же, о чем думала я. В частности о том, что история преступной супруги Тезея вскоре может вполне соответствовать реальности! Ведь я помнила страстные признания императора, сделанные мне накануне!
Он твердил, что окончательно решил избавиться от своей надоевшей толстухи-жены и добиться развода. Митрополит Амвросий был покорной пешкой в его руках; даже и дойди разбор этого дела до самого папы римского, можно было б ручаться за успех.
Все-таки судьбы Мальтийского ордена в России зависели только от благосклонности русского императора, папа Пий не мог этого не знать. Да, Александр очень скоро мог сделаться моим пасынком, — романтически влюбленным в мачеху.
Конечно, для начала я перешла бы на положение — официальной фаворитки. Если бы не свершился переворот, я бы через день, много — через два заняла бы комнаты княжны Гагариной в Михайловском дворце. Павел ради меня был готов на все!
Ни одна женщина не возбуждала его так, как я, ну а то обстоятельство, что первым оценил меня его наперсник и шталмейстер Жан Кутайсов, лишь прибавляло пикантности ситуации.
Император был прекрасно осведомлен в русской истории, он вспомнил своего великого предка Петра, супруга коего, императрица Екатерина Первая, была взята на царское ложе из постели знаменитого временщика Меньшикова, куда она попала от фельдмаршала Шереметева, который вытащил ее из-под какого-то драгуна!
Мое прошлое гораздо менее скандально. Правда, я актриса, однако дама замужняя; кроме того, бывший мой амант, Кутайсов был интимным другом императора, это вам не какой-нибудь драгун!
Вот уж не могу сказать, знал ли о матримониальных намерениях отца великий князь. Во всяком случае, желание Павла сменить наследников и назначить своим преемником принца Евгения Вюртембёргского в обход Александра, Константина и Николая уже, кажется, ни для кого не было секретом при дворе.
Возможно, то, что мой коронованный любовник не умел держать язык за зубами, и ускорило его кончину… все-таки не зря твердят, что Александр гораздо лучше был осведомлен о подготовке заговора, чем об этом принято говорите!
Она трещала с такой скоростью, что Алексей с трудом миг уловить нить разговора. Большинство называемых ею имен ничего ему не говорили, а описываемые события казались совершенно неправдоподобными.
Чтобы какая-то французская актриса стала не просто фавориткой императора, но и надеялась сделаться его женой… Чтобы государь отверг законных сыновей и наследников ради иностранного принца с не выговариваемым титулом…
Одно из двух: либо покойный Павел Петрович был, как в Васильках говаривали, на цвету прибит, то есть умишком слаб, либо эта дамочка просто заговаривается, пользуясь провинциальной доверчивостью спасенного ею человека.
Смешно, ей-6ory! Словно бродящая по гумну, стреноженная, привязанная к колышку лошадь, волочащая за собой молотило, Алексей бродит по кругу своих мыслей, то и дело возвращается к одной, самой главной: зачем незримая дама спасла ему жизнь?
Как узнать? Спросить впрямую? Неловко как-то. Она может сказать: “А вы что-нибудь имели против?” Разумеется, ничего… Рассыпаться в благодарностях, а в них изящно вплести такой маленький вопросик: “Чему, дескать, обязан?..”
Конечно, можно вообще ни о чем не спрашивать. Рано или поздно все выяснится само собой, но когда? И что до той поры делать Алексею? Все то же, что делал прежде? Оно, конечно, весьма приятно, а все ж как-то, воля ваша, господа… не этак!
Нет, надобно спросить, даже если вопрос и покажется даме неучтивым. Алексей тихонько покряхтел, набираясь сил разомкнуть застенчивые уста, как вдруг внезапный стук заставил его издрогнуть.
Колотили с улицы в дверцу кареты, которая продолжала свое движение.
“Погоня! — смекнул Алексей. — За нами погоня!”
— Это гонятся за мной! — отрывисто проговорил он. — Я навлек на вашу голову беду, моя дорогая спасительница. Хоть и не ведаю, почему и отчего вы ради меня рисковали жизнью своей и своего брата, однако навеки сохраню благодарность к вам в своем сердце и жизни не пожалею, чтобы отплатить вам сторицей! Одною просьбою решусь обременить вас напоследок: дайте мне какое-нибудь оружие, коим я мог бы защищать вашу жизнь и честь, поскольку сам я таковым не обладаю, к несчастию…
