Жюльетта Бенцони - Изгнанник
Похожие трудности обнаружились и в Сен-Васте. Хотя намерения были более скромными, и алтарь во славу Отечества, установленный в Потери, в самом сердце городка, представлял гораздо меньшую опасность для жизни зрителей и участников праздничной церемонии, было очень сыро, так как ливень не прекращался ни на минуту. Мужественный хозяин имения Тринадцать Ветров и близлежащих строений Тремэн, отсутствие которого могло бы быть плохо расценено, согласился, правда не без колебаний, мокнуть под проливным дождем в своем прекрасном камзоле из тонкого зеленого драпа с золочеными пуговицами, слушая пение местных девственниц, одетых во все белое. Все было довольно мило, но Гийому показалось, что было бы лучше, если бы девушки во время пения своих гимнов не разбрасывали бы пригоршни мокрых лепестков, так как большая часть их, вместо того чтобы ссыпаться на алтарь, разносилась во все стороны ветром. Это зрелище было причудливо, но несколько утомительно. Что же до дерева Свободы, которое было посажено утром того же дня, то ко времени праздника его ветви опасно поникли. Впрочем, все были счастливы и веселились, что радовало Гийома…
Новые времена, отменяя старые привилегии, привнося в жизнь больше справедливости и стараясь тем самым устранить неравенство, могли бы стать прологом к лучшему будущему для молодежи, перед которой открывались прекрасные перспективы. Если бы революция смогла уберечь себя от злоупотреблений, она была бы полезна обществу, но сможет ли она сделать это? Глядя на Адриана Амеля, щеголявшего на площади перед муниципалитетом, нацепив трехцветные повязки, Тремэн испытывал в этом некоторые сомнения: этот пижон источал лишь язвительность и обозленность, поэтому Гийом начал уже сожалеть о том, что в свое время способствовал тому, чтобы он и его сестра поселились в Ридовиле – слишком уж это близко от Тринадцати Ветров. Адель внушала ему сострадание, жалуясь на то, что ее мать издевалась над ней. Но в настоящее время старая Симона Амель, совершенно разбитая параличом после того, как однажды в январе случайно упала в море, жила, всеми покинутая, на краю соляных копей в заброшенном доме, который когда-то принадлежал деду Гийома. Только ее ближайшая соседка иногда заходила к ней помочь по хозяйству, но поговаривали, что ее собственные дети больше никогда не переступали порога ее обветшавшего дома.
Если бы она не причинила так много зла матери Гийома, Матильде, он скорее всего постарался бы ей помочь, но, несмотря на свое врожденное благородство, Гийом тем не менее не считал себя святым, к тому же Симона теперь пожинала то, что сама посеяла. Однако, размышлял он, должно быть, в праздничные дни одиночество переносится тяжелее, чем в будни. По окончании церемонии он и сам предпочел пропустить в компании стаканчик-другой сидра в честь празднества, так как большие столы для публики были накрыты тут же на площади перед мэрией. Их белые скатерти привлекали многих, и, разумеется, здесь не обошлось без Амеля. Его пьяная физиономия свидетельствовала о том, что вновь избранный уже успел изрядно накачаться. Он много говорил, широко размахивая руками, но при этом не забывал время от времени наполнять свой стакан, когда замечал, что он уже пуст. И надо заметить, что делал он это часто.
Подойдя к нему, Гийом сурово сказал:
– Прекрати пить хоть на минуту и послушай меня! Приходилось ли тебе в последнее время навещать свою мать? Говорят, она живет как нищенка на людские подаяния.
– А мне что до этого? Она плохо с нами поступила, и вы сами об этом знаете! Так почему же мы теперь должны о ней заботиться?
– Возможно, она в самом деле плохо обходилась с Адель, хотя в последнее время я начинаю в этом сомневаться. Но с тобой – никогда! Она оставила тебе в наследство дом наших предков! Может быть, теперь, когда ты кое-чего достиг в жизни, ты, наконец, найдешь время позаботиться о ней?
– У меня нет на это средств. Но если вы возьмете на себя заботу о ней, не буду вам мешать, Вы достаточно богаты, да и потом – она ведь ваша тетка!
Гийом хотел резко ему ответить, но пекарь Луи Кантен, проходящий мимо них в этот момент со своими сыновьями, услышал окончание фразы и без труда догадался, о чем шла речь:
– Это не его дело, Адриан! Поверь мне, ты неправильно распределил обязанности. Мать – это святое, и все заботы о ней лежат на твоих плечах. По правде говоря, ее трудно назвать порядочной женщиной, но я точно знаю, что она всегда была хорошей матерью… даже если тебе с твоею сестрой удалось убедить Гийома в обратном…
– А ты чего вмешиваешься… гражданин? – сквозь зубы проворчал тот. – Теперь это дело всей нации – заниматься стариками. И наилучший способ найти для этого деньги -
заставить раскошелиться богатых. Прекрасная мысль, кстати! А так как один такой Крез стоит сейчас перед нами, то я хочу предложить ему взять на себя обязанность позаботиться обо всех неимущих в наших краях. Да… надо бы обсудить это кое с кем. Кажется, это неплохая идея…
Искра гнева сверкнула в темных глазах Тремэна, и он схватил Адриана за широкие отвороты его модной курточки:
– Послушай меня внимательно, лицемерная тварь! Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь указывал мне, как я должен поступать по отношению к беднякам, но если ты сам не станешь помогать своей матери…
В мощных руках Тремэна Адриан задрыгал ногами и завизжал как резаный поросенок. Старый Кантен и его сын Мишель поспешили вмешаться.
– Оставь его, Гийом, – посоветовал старик. – Ты же видишь, он совершенно пьян. Какой от него прок? К тому же он и так не на многое способен даже со всеми этими выкрутасами. Достаточно с него городского совета…
Адриан, почувствовав под ногами твердую почву, поспешил поскорее убраться восвояси, изрыгая на ходу бессвязные угрозы, не забыв, правда, захватить с собой бутыль сидра со стола муниципального буфета.
– Приглашаем вас к нашему столу, Гийом, – предложил старый пекарь. – Нам всем было бы приятно разделить с вами компанию.
Гийом не стал противиться. Ему нравились члены семейства Кантенов, которые вместе с другими – с такими, как семьи Бода и Косселена, – были, казалось, хранителями достоинства, спокойствия и приличий Сен-Васта перед лицом бредовых лозунгов и фанфаронства клики одержимых. Под крышей их дома Гийом чувствовал себя защищенным, и потому он старался продлить эти ощущения, прекрасно понимая, что по возвращении домой ему предстоит противостоять дурному настроению Агнес, для которой этот праздник – День Республики – явился своего рода личным оскорблением.
Он нашел Агнес в ее комнате, где она, сидя у окна, читала волшебные сказки маленькой Элизабет, уютно устроившейся у нее на коленях. Именно малышка первой увидела его и, тут же забыв про приключения своего любимого кота в сапогах, выскользнула из рук матери, чтобы броситься в объятия отца.
