Кэролайн Линден - Лишь в твоих объятиях
— Я могла бы дойти пешком, ты знаешь, — заявила Джулия. Она смотрела прямо перед собой.
— Мама решила, что будет лучше, если я тебя подвезу.
— Странно, в последние несколько лет она ничего не имела против.
Алек ничего не сказал. Он слишком хорошо понимал, что мать послала его за Джулией для того, чтобы они могли пообщаться наедине. Она мечтала о том, чтобы со временем восстановилась их прежняя привязанность друг к другу. Он-то сомневался, что это вообще возможно. Не потому, что Джулия не делала секрета из своего к нему отношения, а потому, что он сам настолько изменился за пять лет, что просто не знал, как реагировать на ее гнев. Они с Джулией всегда были похожи, оба взрывные, импульсивные, они сначала выкладывали все, что думают, а потом просили прощения. Они никогда ничего не скрывали друг от друга — ни хорошее, ни плохое.
Алек узнал все это в своей сестре, а из него это уже выбили. Выполняя первое задание Стаффорда, он потерял самообладание и ввязался в драку. Когда драка закончилась, один из драчунов был мертв — тот самый, с которым Алеку надлежало подружиться, чтобы получить сведения о группе, готовящей вооруженное восстание. После драки Алек стал одиозной личностью, и не смог продолжать работу в том городке. Так что вся работа пошла насмарку, и человек Стаффорда, Фиппс, был очень зол на него и пригрозил уволить.
Алек был недоволен собой и поклялся впредь никогда больше не терять самообладание. Храбрость и мужество сами по себе мало чего стоили бы, если бы он не укротил свой нрав и не научился держать себя в руках. Он безжалостно изживал в себе необузданность и горячность и постепенно превращался в спокойного немногословного наблюдателя, вращающегося в среде нужных ему людей. Так работали все агенты, и Алек растворялся в толпе, становился фоном, превращаясь в слугу, попрошайку или заурядного торговца — в общем, в такого человека, на которого не обращали внимания. Теперь он привык к этому. Так ему было удобно. И он никак не среагировал на слова Джулии.
Его молчание, казалось, распаляло сестру. По ее лицу было видно, что она пришла в ярость.
— Я бы хотела, чтобы ты поговорил с мамой, — внезапно сказала она.
— О чем?
— О вечере, который она планирует.
Алек не очень вникал в те планы, которые строила его мать.
— И что мне ей сказать?
— Только не говори, что ты хочешь, чтобы она устроила вечер в твою честь! — воскликнула Джулия.
— Я не просил ее об этом.
Лицо Джулии стало ярко-розовым.
— Я не понимаю.
— Это ее идея, она не спрашивала моего мнения, если ты это хочешь знать.
— Нет, я не об этом. — Она задвигалась, изогнулась так, чтобы видеть его лицо, отчего кабриолет наклонился. — Я просто вообще ничего не понимаю.
Алек размышлял о том, что он ей может рассказать. Что она подумала бы, если бы узнала, что он сделался тайным агентом, который всегда действовал обманом и под вымышленными именами. Что она подумала бы, узнав о причинах, вынудивших его желать, чтобы его считали мертвым, и о причинах, заставивших его, вернуться домой, гадал он. Больше всего он хотел знать, каким она желала его видеть.
— Может быть, это к лучшему, — наконец пробормотал он.
Джулия тяжело вздохнула и снова села прямо.
— Как ты можешь говорить это! Как ты можешь хранить свои секреты и оставлять нас гадать, придумывать тебе оправдания, и мы ничего не в силах поделать, чтобы выудить из тебя хоть что-нибудь! Большое удовольствие для нас твое возвращение домой.
— Так мне следует сказать матери, что я запрещаю ей устраивать вечер? — резко спросил он. — Я должен сказать ей, что не хочу, чтобы она чувствовала себя счастливой? Мне нет дела до гостей, но я не вижу причин лишать ее радости.
— О, это будет чудесный вечер, — ответила Джулия. — Хозяин будет хранить угрюмое молчание, а гостей по этой причине можно будет только пожалеть.
Алек, теряя терпение, осадил лошадь. Он вложил вожжи в руки сестры и спрыгнул с экипажа.
Лошадь была смирной, так что сестра могла спокойно доехать до дома.
— Что ты делаешь? — крикнула она вслед ему, когда он зашагал по дороге.
— Думаю, мне лучше пройтись пешком.
— Почему? — Она пустила лошадь шагом. Кабриолет теперь двигался параллельно ему. — Почему ты не хочешь сказать мне хоть что-нибудь? Что ты скрываешь, Алек? Поверь, хуже не будет, не может быть ничего хуже того, что о тебе думают.
— И ты тоже? — Он смотрел прямо перед собой. — Ты этому веришь?
— Ты не лишаешь меня возможности думать иначе! Он остановился и посмотрел на нее. Джулия чуть не вываливалась из экипажа, ее лицо было искажено мукой. На какой-то миг он был, тронут этим. Может быть, ему стоило объяснить все, она бы поверила…
Он не мог. Он хотел бы. Алек видел в глазах сестры надежду, он знал, что она хочет верить ему. Но Джулия ждет, что он расскажет ей что-нибудь достойное уважения, по крайней мере, простительное. Что он попал в сети какой-нибудь женщины, которая выставила его виновным, и он с позором покинул Англию. Что совершил ошибку на поле боя, и начальники сделали из него козла отпущения. Что угодно, чем можно было бы объяснить, почему он так долго отсутствовал. Только поняла бы она его, если бы он рассказал правду, особенно если учесть, что он и сам не знал всей правды?
Алек вздохнул. В том-то и беда. Без знания всей правды его история звучит не лучше сплетен.
Он мог легко представить себе, как Джулия, выведенная из себя каким-нибудь некрасивым намеком на его счет, выпаливает, что да, он шпионил, но только в пользу Англии. Пойдут сплетни. Это только усугубит ситуацию и усложнит его положение. Он все еще работает на Стаффорда, хотя теперь уже не в полную силу, и хорошо знает, как относятся к таким, как он, в обществе. Две недели назад одна из агенток Стаффорда была жестоко избита после того, как выяснилось, что она работала служанкой в таверне в Чипсайде. Она едва выжила. Если он объявит, что является тайным агентом, работающим на министерство внутренних дел, реакция будет совсем не такой, на которую могла бы рассчитывать Джулия.
— Я не могу, Джулия, — спокойно сказал он. — Пока не могу. Слишком многого я сам пока не знаю. Клянусь тебе, я никогда не имел дел с французами. Но остальное… — Он поднял руку, потом безвольно опустил ее. — Я уверяю, тебе не станет намного легче.
Ее лицо окаменело.
— Не станет, — сказала она таким голосом, словно у нее перехватило дыхание. — Теперь я знаю. Прости меня за то, что я лезу не в свое дело. — Она взмахнула вожжами, и лошадь рванула вперед.
Алек смотрел ей вслед. Может быть, он принял неверное решение. Он чувствовал себя так, словно его обложили со всех сторон. А может быть, другого выхода не было. Может быть, для него не осталось ничего другого, как быть тайным агентом, держать свои горести при себе и исчезать, когда его работа закончена. Но Стаффорд послал его домой, где его все знали, обрушив на него старый позор, так что роскошь оставаться неизвестным теперь была ему недоступна.
