Линда Уиндзор - Заложница любви
– Нечестивцы!
– Вот именно! – хихикнула служанка, засовывая в рот хлебную корку. – А мое имя Мэри.
– Разве никто не приходит сюда только для того, чтобы вымыться?
Мэри откинула с лица влажные каштановые волосы и кокетливо улыбнулась.
– Так я и думала! Вот почему вы устроили такую возню! У вас никогда не было женщины.
– Я от этого не страдаю.
Бронуин потягивала вино из кубка – приятное разнообразие после перебродившего эля! Хорошее вино согревало, как и тепло, шедшее от воды. Девушка задумалась, почему ей никогда не приходило в голову, что можно устроить бассейн для купания в пещере с горячим источником, вместо того чтобы таскать ведра с подогретой водой в деревянную лохань, в которой приходилось мыться. Решено, так она и сделает, если, конечно, когда-нибудь доберется до дома.
– Удивительно, как это какая-нибудь ласковая девушка не приобщила вас, такого красавца, к самому сладостному удовольствию в жизни?
– Хороший сыр, – Бронуин начала чувствовать себя неловко из-за того, что Мэри так откровенно строит ей глазки.
– Еще вина, милый?
Бронуин подвинула свой кубок, пытаясь найти способ сменить тему разговора.
– У тебя есть семья?
– Да, отец. Он здесь управляющий, я же с моими сестрами обычно работаю на кухне, но иногда прислуживаю и в банных помещениях. Хотите, я помогу вам раздеться?
– Я сам это сделаю, когда поем.
– Ну ладно… а как вас зовут?
– Эдвин.
– Хорошо, Эдвин, – произнесла Мэри почему-то чрезвычайно довольным голосом. – Где вы будете спать сегодня ночью?
– Со всеми остальными, на сеновале.
На самом деле Бронуин собиралась незаметно пробраться в амбар. У нее не было ни малейшего желания оказаться на сеновале вместе с Томом и его приятелями, когда рядом не будет Вольфа.
Мэри наклонилась вперед так, что ее полная грудь едва не выскользнула из незатянутого корсажа.
– Скажите, Эдвин, а вам нравятся девушки?
Бронуин опасливо отшатнулась от неприятного запаха, которым ее обдало, когда девушка перегнулась через стол.
– Нравятся.
Слегка отстранив подавшуюся вперед служанку, она захватила последний кусок сыра, торопясь прикончить его, пока девица, рассердившись, не унесет поднос с едой.
– А мне кажется, не нравятся. Думаю, вы ушли из комнаты своего хозяина, потому что ревновали.
– Ты с ума сошла! – рассердилась Бронуин. – Ревновать хозяина к той хихикающей шлюхе?
– Парень вроде вас мог бы иметь у нас хорошие деньги, Эдвин. Здесь бывает множество мужчин, которые хорошо заплатили бы, лишь бы заполучить мальчика с таким нежным личиком, как у вас.
Мэри весело рассмеялась, когда Бронуин поперхнулась вином, услышав такое предложение.
– В этом нет ничего постыдного. Папа говорит, многие мужчины…
Бронуин вскочила на ноги и отшвырнула кубок. Она вытерла рот тыльной стороной ладони, словно предложение девицы не только оскорбило ее, но и оставило отвратительный вкус во рту, и глянула на служанку.
– Чтоб на тебя оспа напала, сучка!
– Если у вас такое отвращение к мужчинам, то, может быть, попробуете со мной… молодой господин? – с вызовом обратилась к Бронуин Мэри, приподнимая юбку и показывая стройную белую ногу.
– Иди ты к черту! – выпалила Бронуин, отдергивая занавеску и выбираясь из тесной комнатки.
Ревновать! Во имя Господа, к тем, кто посещает эти бани, она может относиться лишь с глубочайшим презрением. Не нужен ей никакой мужчина и уж тем более женщина! Звонкий смех преследовал ее вплоть до самой комнаты, в которой находился Вольф. Бронуин заколебалась, не решаясь отдернуть занавеску, как вдруг с той стороны занавески проделал это кто-то за нее.
– Где тебя черти носят? Мне пришлось дожидаться тебя, чтобы комнату не занял кто-нибудь другой.
Она стояла, разинув рот и уставившись на мужчину богатырского сложения с обнаженным торсом и полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Послышался насмешливый голосок Мэри:
– Доброй ночи, Эдвин!
Лицо Бронуин вспыхнуло от смущения, в то время как Вольф глянул через плечо Бронуин на фигурку удалявшейся служанки и развеселился:
– Ха! Значит, и ты себе кое-кого присмотрел!
– Смеешься, да? – раздраженно обрушилась Бронуин на Вольфа, быстро шагнув в комнату. – По звукам, которые ты здесь издавал, я не мог понять, то ли тебе приятно, то ли ты умираешь, и потому отправился за священником!
Комната была почти такой же, как та, которую она только что оставила. Даже вино и еда так же стояли на доске, служившей столом. Освещалось помещение всего одной свечой, но не сальной, а из настоящего воска, что свидетельствовало о процветании заведения. Мать Бронуин приказывала зажигать восковые свечи лишь в особых случаях.
– Ха! Ты проворнее, чем я думал, парень!
– Если ты торопишься к своей шлюхе, то отправляйся к ней, а меня оставь в покое. С меня хватит! За один день насмотрелся я тут на распутство больше, чем за всю жизнь.
Вольф стоял, широко расставив ноги и скрестив на груди руки. Он посмеивался на Бронуин:
– Все ясно! Вот оно что! Ты посвятишь себя монастырской жизни после того, как убьешь Ульрика Кентского.
– Уж лучше это, чем то, что она мне предлагала! – выпалила Бронуин, брезгливо выделив «она», словно то было ругательство. – Она подумала… что… я… она хотела, чтобы я работал здесь, и вовсе не прислуживал за столом!
Негодование Бронуин лишь еще больше развеселило ее собеседника.
– А тебе, косматый негодяй, все смешно, да?.. А ведь это… разврат!
Пытаясь подавить смех, Вольф налил вина в кубок.
– На, выпей и успокойся, парень! Обещаю вызволить тебя из этого пристанища порока, когда наступит утро.
– Но я не лягу спать вместе с оруженосцами! Я буду в амбаре, и когда ты закончишь свои дела и соберешься в дорогу, разбуди меня.
Наемник пожал плечами.
– Как хочешь, парень. К восходу солнца я буду готов тронуться в путь.
Достаточно было одного взгляда на Вольфа, чтобы понять: этот мужчина может всю ночь провести с женщиной и сохранить силы, чтобы на следующий день продолжить путь. Тело у Вольфа было таким, как Бронуин себе его и представляла: сплошные мускулы без признака лишнего жира. Вольф был настоящим мужчиной среди мужчин… и женщин, подумала Бронуин, краснея при воспоминании мойщицы насчет того, что Вольф – настоящий бык. Она немедленно с негодованием отбросила воспоминание. Это логово греха уже начинает заражать ее своим развратным духом.
Убедившись, что занавеска плотно задернута и посторонние не могут заглянуть в отгороженную комнатку, Бронуин начала снимать одежду, которую надела столько дней тому назад. Хорошо бы постирать, хотя б верхнее платье и нижнее белье, но об этом не могло быть и речи. Вместо основательной стирки Бронуин лишь оттерла грязь одним из влажных полотенец, оставленных Вольфом. Сбросив рубаху, она погрузилась в воду.
