Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна

Святослав окинул внимательным взглядом выстроившиеся полки, вынул из ножен меч, махнул им, разрубая воздух, и первым понесся на врага, оставляя советы опытного воеводы за спиной.

Пролог 2

2

Булгары бились с одержимостью обреченных, это читалось в их наполненных яростью и отчаяньем очах. Каждый понимал — за спинами матери, жены, дети, и оттого надо сражаться с удвоенной силой и умирать, стиснув зубы, есть за что.

А Биляр на помощь так и не пришел, там, в столице, либо не слишком расторопны, либо разумно решили бросить русским дружинам Ошель, словно собаке кость, — пусть нагрызутся, зубы пообломают, сильный голод утолят, а там, глядишь, и восвояси уплывут. Что ж, разумно. Глупость тоже может быть разумной.

Святослав пытался лезть в самую гущу, без устали работал мечом, но Еремей, давший слово светлейшему Георгию, всегда был рядом, у правого плеча молодого князя, первым принимал самые опасные удары и не давал Святославу разгуляться, но злости на то не было, у каждого свой долг.

Низкий утробный рев на мгновение оглушил, сеча замерла, а потом булгары хлынули к граду, стремительно отступая. Вот так, крепко стояли, и побежали, ловя спинами русские стрелы!

— Что случилось⁈ — проорал Святослав Еремею.

— Решили, что осаду на стенах держать сподручней. Затворяться станут.

— За ними!

Русское войско кинулось в погоню, рассчитывая «на плечах» замешкавшихся ошельцев ворваться в город, но ворота закрылись раньше, отсекая и находников, и задние ряды земляков. Последних перебили быстро. Теперь ничто не мешало осаде.

Прикрываясь щитами, русское войско кинулось рубить городню[1], на головы им полетели стрелы, копья, а затем и бревна.

— Берегись!!!

Люди повалились, что деревянные чурки. Новый натиск. Крики. Зловещий стук топоров. Лязг железа. Кровь. Смерть. Ветер усилился, он гнал по небу угрюмые тучи, поднимал столпы пыли, швыряя ее в лица осаждавших.

— Навались!!!

Частокол городни поддался, из пролома просыпалась земля. Русичи полезли по образовавшейся насыпи. Сверху их накрыл дождь из стрел, но хлынувшую лавину уж нельзя было остановить. Топоры заработали с удвоенной силой, высекая россыпь щепок. Пролом расширялся. Булгары сгрудились, усиливая оборону. Началась рукопашная, с остервенением, скрежетом челюстей и предсмертной хрипотой.

«Была б каменной стена, вот так не прорвались бы. Камень — граду защита, — рассматривал Святослав зияющую в прясле[2] дыру. — Да где ж его набраться в лесных краях⁈»

— Жги! Жги!!! — заорал Еремей, видя, что владимирцы начали пятиться, уступая ярости булгар.

— Куда жечь, ветер же на нас⁈ — перекрикивая шум, прорычал Святослав.

— Прогорит.

Охапки приволоченного от причала сена занялись быстро. Пламя кинулось лизать подошвы прясел. Черные клубы дыма повалили вдоль стен с неожиданной прытью, но ветер не хотел, чтобы смрад портил кристальный волжский воздух, и пригнул дым к самой земле, заставляя его стелиться смертоносным туманом. Казалось, раскаленные стены Ошеля задышали сажей и пеплом. Жар опалил лица осаждавших русских воинов, полез в легкие, вытягивая кашель.

— Сами себя пожгли! — разозлился Святослав.

— Отойдем. Куда они денутся, — Еремей прятал досаду за видимым спокойствием.

— Отходим! Отходим!

Рев труб подавал знак отступать. С закопченными лицами и белозубыми улыбками, булгары улюлюкали со стен, радуясь временной победе. Им тоже досаждал дым, но они того не замечали, они нахваливали его за подмогу. Русские неспешно уходили к лесу. А кто говорил, что будет просто взять один из самых крепких градов Булгарии?

Река поманила, воины кинулись смывать сажу, промывать глаза. Кто-то повалился без сил прямо на траву, кто-то уже стягивал броню, вытряхивал песок из сапог. В небольшой ложбинке запылал костер, видно собрались обедать… Войско теряло удаль, растекалось, что жидкое тесто по сковороде.

— А ежели булгары с Биляра придут или с Булгара, не так тут и далеко, — высказал опасение Святослав, — да хоть эти же со стен слезут да подступятся?

— Не успеют, пусть дружины передохнут, — не поддержал князя Еремей. — Вон раненых перевязать надобно, потрапезничать. А темнеть начнет, пойдем мертвых соберем, а уж завтра…

Ждать до завтра⁈ Когда ошельцы потушат и подлатают стены, когда может подойти подкрепление? Ну, уж нет!

— Исполчиться!!! — заорал Святослав что есть мочи. — Исполчиться!!!

Сам вырвал трубу у растерявшегося гридня и яростно затрубил. Воины, недовольно бурча, все же поднялись, снова начали натягивать опостылевшую броню.

— Княже, зачем? — зло зашептал Еремей. — Люди устали.

— В могиле предлагаешь отдохнуть? — стрельнул колким взглядом во владимирского воеводу Святослав. — Обходить станем, с наветренной стороны. Град сегодня взять надобно.

Войско, обогнув град двумя железными потоками, выстроилось у главных городских ворот, ожидая приказа на новый приступ. Огонь продолжал бушевать с закатного конца Ошеля, где-то внутри слышались крики пытающихся затушить распоясавшееся пламя.

Святослав выехал пред полками, сейчас надобно, чтоб каждый его услышал, нужно вернуть боевой порыв:

— Братья и дружина, ныне нам два пути — или добро, или зло! Потянем быстрее!

— Потянем!!! — сотни глоток проорали ему в ответ.

Святослав с оголенным мечом ринулся к воротам, увлекая за собой дружину. Где уж тут успеть крупному и нерасторопному Еремею. А ветер грубо толкал в спину, нес над головами сухую траву, мятую листву и сломанные ветки — уж и не ветер, а могучий ураган. Да то и к лучшему.

Снова закипел бой. Ворота поддались быстро, они рухнули с глухим звуком, взбивая пыль. Русские ворвались в град. Их встретили ополченцы, без брони и шеломов, с топорами и рогатинами вместо мечей и сабель — мирный посад, растерянный и злой одновременно. А где же ошельское войско, где дружинники? Святослав закрутил головой. Да вон же они, затворились в детинце[3], бросили свой люд на растерзание, а сами засели за новыми крепкими стенами внутренней городни.

«Тянут время! Значит подмога будет, может, совсем рядом!» — пришла страшная догадка.

— Град надобно взять, нельзя медлить. И людей своих сберечь нужно! — проорал Святослав скорее себе, чем своим кметям.

«Жги! — яркой вспышкой ткнуло в голову. — И ветер тебе в помощь!»

— Детинец жечь! — отдал приказ Святослав.

— Ты что ж делаешь⁈ — забываясь, что пред ним князь, заорал на ухо подоспевший Еремей. — Меня за глупость ругал, а сам…

— Выкурить их надобно, подмогу они ждут. В ловушке окажемся, — кинулся растолковывать Святослав.

— Да ветер же какой дует, ветер! Сгорим вместе с ними. Дурни наши уж добро грабить кинулись, — Еремей указал на врывающихся в дома ратных. — Нельзя того…

Поздно, приваленный к подножию детинца стог соломы вспыхнул высоким зловещим столпом. Детинец занялся, огненные шары полетели на крыши домов. Ошель сгорал сухой былинкой. Теперь Святослав мог представить каков там ад, вот он, ад, сотворенный собственной рукой.

Трубы подали сигнал отступать, русские ратники, кого пламя не застало в огненной ловушке, спешно кинулись к выходу. Туда же в пролом вместо былых ворот бежал булгарский люд — женщины с младенцами на руках и детишки постарше. Ополченцы продолжали оказывать сопротивление, пытаясь прикрыть бегство близких.

За градом мужей рубили без разбору, несчастных жен и детей хватали в полон, а город пылал, трещал, обращался в пепел.

Внезапно из клубов едкого дыма, топча своих и чужаков, вылетела на равнину булгарская конница. Это местный воевода, вырвавшись из огненного кольца, расчищал себе дорогу.

— Хватай! Хватай! Уходят! — заорали сразу с нескольких сторон.

Русские кинулись к своим коням, тот, кто был уже верховым, встал, закрывая дорогу. Завязалась рукопашная. Один за другим, булгарские воины начали падать в измятую траву, но все ж сгрудившийся вокруг своего военачальника малый «таран» расшиб преграду из русских щитов и копий. Остатки ошельской дружины во главе с воеводой, отчаянно нахлестывая коней, подались к лесу.