А. Глебов-Богомолов - Фаворитки французских королей
«Итак, установив сие, смело перейдем к нашему повествованию», — как говорит Дюма в «Трех мушкетерах».
Часть первая
Введение
Франциск I воскликнул как-то, что «двор без женщин все равно, что времена года без весны, а весна без роз». Прощайте, мрачные рыцарские замки, прощай, скучная жизнь в одиночестве. Владельцы их, некогда сосланные в глушь своих провинций, по первому зову явились ко двору короля. Вместе с ними ехали их жены, ехали украсить своим присутствием сказочные феерические дворцы Его королевского величества, в которых жизнь протекала как вечный праздник, в постоянных пирах, охотах и развлечениях.
Так, появившись на политической сцене, женщины Франции XVI века сразу стали играть заметную роль.
Добрые христианки в некоторых чертах своего характера, язычницы в других, они смешивали Евангелие с античной мифологией и, выходя из церкви, направлялись за советами и наставлениями к колдунам и звездочетам. Принимая деятельное участие во всех событиях этой эпохи, в которую, по меткому выражению Монтеня, натура человеческая была потрясена во всех смыслах и до самого основания, дамы эти были амазонками и поэтессами, пренебрегали условностями и усталостью и бравировали опасностями, господствуя всюду и надо всеми своим умом и красотой, своими познаниями в науках и отвагой ветреных любовниц, — короче говоря, они владели тайными чарами Армиды.
В этом странном и блестящем обществе, в котором эрудиция ценилась превыше роскоши, а смелость мысли и поступка радостно встречалась как новое и доселе неведомое удовольствие, расцвели бессмертные творения искусства, в то время как в глубине его под столь изящной, утонченной элегантностью скрывались грубость и насилие почти варварские, по временам примешивавшие к аромату чувственной поэзии пряный запах крови. То была эпоха, таившая в себе столько страданий и сладострастия, столько слез и раскатов смеха, в которую веселость Рабле сияла и искрилась посреди приступов безумного религиозного фанатизма и гнева, а мода на женскую и мужскую одежду была исполнена особой грации и необычайного изящества, эпоха живописная и драматическая во всем, во всех аспектах представлявшаяся то грандиозной, то смехотворной, соблазнительно-прекрасной и отталкивающе ужасной в одно и то же время.
Все, что с ней связано, в равной степени напоено какой-то изящной завораживающей жестокостью. Христианский мистицизм соединяется с любовью к форме, отличительной чертой всякого язычества; самые грубые суеверия сливаются с самым искренним и научным, пытливым сомнением. Религия и разврат царят в одних и тех же душах. Словом, неспокойный, непоследовательный, мучительный век, к которому прекрасно подходит замечание Ля Брюйера о Рабле: «Чудовищная смесь тонкой и изобретательной морали и самого грязного распутства и порчи, когда дурное доставляет себе истинное удовольствие, становясь еще хуже, а хорошее — утонченней и прекрасней, на фоне пороков еще разительней бросаясь в глаза».
Все дамы общества (или двора) Валуа, столь любопытного для наблюдений, заслуживают того, чтобы стать предметом самого глубокого изучения. Какое разнообразие женских типов, в которых легко различимы все нюансы человеческих страстей, где посреди самых трагических событий сияют незаурядные красавицы, достойные иметь своим историографом Брантома, великого бытописателя галантных дам и французского общества XVI века.
Однако история всякого века начинается с конца предыдущего. Так уж повелось испокон веков.
Глава 1Пятнадцатый век завершается
Король Франции Людовик XI, искушенный политик и старый французский лис, должен был вскоре перейти в мир иной, но для наследника французского престола долгожданная минута откладывалась со дня на день. В марте 1479 года Людовик XI внезапно заболел, сраженный непонятным недугом. Врачи были в полной растерянности. В народе шептались, что он парализован и потерял дар речи и что некий святой человек по имени Франциск из Паолы приехал из Италии и сейчас находится у постели больного, решив доказать врачам, что лишь истинная вера способна творить подлинные чудеса — исцелять или карать по божьей воле. Людовик XI всегда отличался пристрастием к женскому полу. В отличие от других французских королей, он опасался всевластных фавориток, способных разорить королевскую казну. Как человек практичный, он умел сочетать приятное с полезным для государства.
Так, один из историков той эпохи пишет о нем: «Людовик XI умел сочетать (и как искусно) со всеми этими беспутствами проявления набожности, предаваясь ей тем охотнее потому, что она вовсе не мешала ему предаваться удовольствиям» [6] .
Тот же историк писал в другом месте своего труда: «Государь этот, с одной стороны, отдавал приказы приводить к нему в назначенное место понравившихся ему женщин, а с другой — распоряжался насчет обетов и паломничеств, которые намеревался предпринять…»
В женский ум Людовик XI не верил, утверждая, что, на его взгляд, едва ли можно найти представительницу слабого пола, наделенную сильным разумом.
С полным основанием можно предположить, что его отношение к женщинам сложилось под непосредственным влиянием возлюбленной его отца Карла VII Агнессы Сорель (1409–1450 гг.). В 1431 году эта прекрасная двадцатидвухлетняя дама стала фрейлиной герцогини Анжуйской. Король, очарованный ее красотой, не мог забыть пепельный цвет ее волос, голубые глаза, совершенной формы нос, очаровательный рот. Узнав ее имя, король молча прошел в свои апартаменты. «Это была самая молодая и самая прекрасная среди всех женщин мира», — восклицал хроникер Жан Шартье. Другие летописцы и историки вторили ему: «Да, безусловно, то была одна из самых красивых женщин…», «самой красивой среди современных ей молодых женщин» [7] . Что ж, с этим трудно не согласиться. 22 года — возраст восхитительного расцвета для женщин той поры, когда старость, незаметная и неумолимая, подкрадывалась сразу по достижении сорокалетия. Так что отдадим должное славославящим эту прекрасную даму: едва ли они преувеличивали. Даже папа Пий II не смог удержаться от восхищенного восклицания: «Воистину, у нее было самое красивое лицо, какое только можно себе представить».
О происхождении дамы сердца Карла VII почти ничего неизвестно. Отец ее Жан Соре был советником графа де Клермон, мать Катрин де Меньеле владела поместьями де Верней. Тетушка Агнессы, когда девочке исполнилось пятнадцать лет, добилась для своей родственницы немалой милости — должности фрейлины мри дворе Изабеллы Лотарингской, королевы Сицилии и супруги короля Рене.
