Виктория Холт - Роковой выбор
Я очень хорошо помню крестины. Обряд совершал Гилберт Шелдон, бывший в то время архиепископом Кентерберийским, человек такой внушительной и суровой внешности, что, наверное, вогнал бы меня в трепет, если бы не присутствие моего отца.
Младенца назвали Анной в честь нашей матери, и в положенное время она тоже очутилась в детской в Твикнеме.
* * *Дом в Твикнеме принадлежал моему деду – отцу моей матери – графу Клерендону. Я понимала, что он был очень важной особой, хотя и очень редко его видела. Был у меня еще и другой дедушка, чье имя всегда произносили шепотом, потому что он умер, и, хотя я была очень маленькая, я знала, что с его смертью связано что-то страшное.
Некоторые называли его мучеником. Позже я узнала, что он был королем и что нехорошие люди отрубили ему голову. Я всегда содрогалась, проезжая мимо того места в Уайтхолле, где совершилось это страшное дело.
Я все больше привязывалась к моей маленькой сестре. Анна была спокойным ребенком. Она редко плакала и охотно улыбалась. Она любила поесть, и всем это нравилось. Проводила с ней много времени и считала ее своей дочкой. Ей нравилось, когда я сидела у ее колыбели. Когда я протягивала ей палец, она крепко хваталась за него своей пухлой ручкой, и это доставляло мне удовольствие.
И вдруг мирная жизнь в Твикнеме нарушилась. Повсюду царило смятение; поднялась беготня; все говорили, перебивая друг друга. Мне, конечно, понадобилось узнать, что произошло.
Я услышала, что одну из горничных нашли мертвой в постели. Ничего таинственного в этом не было. Считалось, что в Твикнеме мы в безопасности, но страшная чума, косившая население Лондона, настигла и нас.
– Чума! – Это слово было у всех на устах.
Прибыли мои родители. Отец подхватил меня на руки. Мать осматривала Анну и моего брата. Отец осмотрел меня.
– Слава Богу! – воскликнул он. – Мэри здорова. А как Анна и мальчик?
– Все хорошо, – отвечала мать.
– Нельзя терять время. Мы должны немедленно выехать.
И следующее мое воспоминание – это дорога из Твикнема в Йорк.
* * *В Йорке я была счастлива. Время шло незаметно. Мы видели родителей чаще, хотя отец подолгу отсутствовал иногда, и эти периоды были невыносимы. Флот в это время находился у восточного побережья, и отец тоже вынужден был находиться там.
Помимо чумы, в это время шла еще и война. Мы об этом мало что знали в Йорке, пока не услышали о славных победах у Лоустофта и при Соулби.
Впоследствии эти названия всегда вызывали у меня чувство гордости, поскольку вместе с ними упоминалось имя моего отца. Он командовал флотом, разгромившим наших злейших врагов – голландцев. Я любила слушать о подвигах отца. Мне было только жаль, что ему приходилось уезжать так далеко от нас, чтобы совершать эти славные дела. Я слышала, как кто-то из прислуги сказал: «Эти победы просто вливают в нас силу, а видит Бог, как она необходима нам в это страшное время».
Я мало знала о бедствии, постигшем страну и опустошившем столицу. Для меня это только значило поспешный отъезд из Твикнема в Йорк, где я больше видела своих родителей. Уже много времени спустя я услышала рассказы о красных крестах на дверях зачумленных домов и надписях: «Господи, смилуйся над нами», о зловещих повозках, колесивших по улицам и мрачных возгласах: «Выносите своих покойников», о сваленных в эти повозки телах и вырытых за городом общих могилах, в которые без разбора складывали окоченевшие трупы.
Также с опозданием я узнала и об ужасной трагедии, последовавшей за чумой: о страшном пожаре, при котором Лондон выгорел почти что дотла. Я услышала все жуткие подробности о горящих домах, о воплях, о погорельцах, взбиравшихся на речные суденышки со своими немногочисленными пожитками. Слушая все это, я представляла себе двух братьев, которые без париков, с засученными рукавами, обливаясь потом, отдавали приказания и наблюдали за тем, как взрывали дома, чтобы не дать пожару распространиться дальше. Эти двое были король и мой отец, его брат, герцог Йоркский.
Мой чудесный, замечательный отец был героем. Он спас страну от голландцев и помог спасти Лондон от всепожирающего пламени.
Конечно, все это я узнала потом. В то время меня, как куколку бабочки, держали в безопасном коконе. Мои воспоминания об Йорке – это счастливые дни, когда единственным облаком на моем горизонте были частые отлучки отца. Потом я услышала, что буду видеть его еще реже, потому что король вызвал его на открытие парламента, который, из-за того что Лондон превратился в пепелище, собрался в Оксфорде.
Я очень горевала, узнав об отъезде отца, но он утешал меня, говоря, что будет навещать нас при каждой возможности.
– Когда ты будешь постарше, я расскажу тебе все, – сказал он. – А теперь ты должна ждать и верить, что, как только я освобожусь, я тут же приеду повидать мою леди Мэри.
– А можно я поеду с вами в Оксфорд? – спросила я.
– Это доставило бы мне большое удовольствие, – сказал он, улыбаясь. – Но, увы, это не в моей власти. Но когда-нибудь… скоро… мы будем все вместе… твой маленький братец, твоя сестричка, твоя мама… все семейство Йорков.
Нам пришлось долго ждать этого времени.
Между тем я подрастала. Периодами я ощущала смутное беспокойство. Внезапно исчез куда-то дедушка Клерендон. Мы и вообще его редко видели, но казалось странным, что даже имя его перестали упоминать. Мне было известно, что он очень важная персона, лорд-канцлер, друг короля и моего отца, разделивший с ними изгнание. Он был отцом моей матери, так что было непонятно, почему мы перестали говорить о нем.
Правда, я слышала, как кто-то сказал, что ему повезло и он скрылся, а то не миновать бы ему расстаться с головой. Его привело к падению множество причин, а постоянные нападки на образ жизни короля разгневали даже этого долготерпеливого монарха. Меня озадачивали эти сплетни, которые я изо всех сил старалась понять. Одному моему дедушке отрубили голову, а теперь, оказывается, был еще один, которому едва удалось избежать такой же участи.
Я знала, что его отъезд очень огорчил мою мать, да и отца тоже. Но с нами они были неизменно ласковы и нежны. Мне кажется, Анна была любимицей матери, хотя она походила на нее только внешне. Я слышала, как говорили: «Леди Мэри с головы до ног настоящая Стюарт. Леди Анна пошла в Гайдов». Я была высокая, стройная, почти худая, с темными волосами и миндалевидным разрезом глаз. Анна всегда была полная; волосы у нее были светло-каштановые с рыжеватым оттенком. Я была бледна; у Анны на щеках играл румянец. Она была бы очень хорошенькая, если бы не некоторая неправильность век. Они были у нее слегка укорочены, что придавало ей отсутствующее выражение. Этим же было вызвано у нее и ослабление зрения.
