Дина Джеймс - Сцены любви
Костюм будет окончательно испорчен... Тот же кулак ударил его в солнечное сплетение, и от боли у него помутилось сознание. Он опять начал медленно сползать на пол, и на этот раз все попытки сержанта привести его в чувство не имели успеха.
– Где же Миранда? – Рут Уэстфолл прижала ладонь к губам, чтобы сдержать рвущиеся из груди рыдания. – Неужели она не может прислать нам весточку? Вы уверены, что ее не схватили?
Голубое Солнце на Снегу обняла Рут за плечи и прижала к себе, сразу почувствовав, как сильно дрожит несчастная женщины. Индианка подняла свои черные как ночь глаза на мужа.
Адольф Линдхауэр, встретившись взглядом с женой, лишь беспомощно пожал плечами. Немец по происхождению, он был очень сдержан по натуре и не выносил женских слез – поэтому он особенно ценил и уважал истинно индейское самообладание своей жены. Все же он склонял голову перед горем Рут. Человек, бывший ее мужем в течение тринадцати лет, застрелен ее собственной дочерью. Адольф считал, что сердце бедной женщины просто разрывается из-за чувства преданности этим двоим.
Он протянул было руку, потом спрятал ее за спину.
– Миссис Драммонд... – неловко начал он. – О Боже, Рут! Пожалуйста, не думай об этом. Миранда выпутается из этой истории. Никто даже не догадывается, что перед ними была переодетая в военную форму женщина. Они ищут мужчину.
– Но они схватили ее друга. – Голос Рут звучал глухо от горя и слез. – Они схватили ее друга – мистера Катервуда.
Адольф вздохнул.
– Наверное, они решили задать ему несколько вопросов.
– Но что он им скажет? Он же был вместе с ней, был участником заговора! Прошла уже неделя. Если бы они просто хотели задать ему несколько вопросов, сейчас он был бы свободен. – Рут взволнованно покачала головой. – Они не поверят ему, я знаю. В конце концов, какие у него могут быть оправдания? Что он может сказать?
– Я думаю, он сказал им, что его просто наняли участвовать в празднике. Ну, ты же знаешь, как тех, кто говорил речи, маршировал и пел песни. Он скажет им, что ничего не знает. Они обсудят его показания, а потом отпустят.
– Но...
– Рут, послушай, – прервал ее Адольф. – Он соскочил с лошади, как только прозвучал выстрел. Сотни людей видели это. Никто не сомневается, что он именно тот, за кого себя выдает, – актер.
При упоминании о выстрелах слезы вновь навернулись на глаза Рут, и она печально опустила голову. Голубое Солнце на Снегу молча крепко обняла ее, и Рут уткнулась лицом ей в плечо.
Адольф беспомощно развел руками.
– Ну что я еще могу сказать?
Жена сделала ему знак замолчать, и, пожав плечами, Адольф отвернулся, радуясь возможности избежать зрелища такого открытого проявления эмоций.
Крик совы раздался в густых ветвях черной акации, а мгновенье спустя, расправив крылья, птица бесшумно улетела. Усталый конь повел ухом, но больше никак не отреагировал. Не менее усталый всадник, оставив седло, направился к крыльцу.
– Ты опять заставила мою маму плакать.
Тихий голос Рейчел прозвучал так неожиданно, что у Миранды по спине пробежали мурашки. Она вгляделась в черную тень на крыльце дома Линдхауэра.
– Она плакала и плакала. По моему отцу. Из-за того, что ты сделала.
Сердце Миранды громко стучало в груди.
– Мне очень жаль, – прошептала она, подойдя ближе. – Я...
– А чего ты ждала? Ты застрелила ее мужа.
– Это он убил ее мужа! – в отчаянии воскликнула Миранда.
– Ложь.
– Это ты так считаешь. – Миранда поставила ногу на ступеньку крыльца.
– Не ходи туда! – приказала Рейчел, преграждая ей дорогу. Лунный свет окрасил ее кожу в голубой цвет, но Миранда заметила, что ее глаза по-прежнему оставались в тени. – Тебе нечего здесь делать. Моя мать больше не хочет видеть тебя. После всего, что ты натворила, ты стала еще и убийцей.
– Я... я только хотела, чтобы он признался в своем преступлении, – возразила Миранда. – Я просто хотела, чтобы он признался.
– Ты лжешь. Ты хотела убить моего отца. Миранда прижала ладони к груди.
– Он не был тебе отцом.
– Он был единственным отцом, которого я знала.
– Только потому, что он убил твоего настоящего отца.
Рейчел вздрогнула.
– Я тебя ненавижу.
Миранда поднялась еще на ступеньку.
– Твоего друга-актера арестовали, – торжествующе сообщила Рейчел.
У Миранды вырвался стон.
– Шрива? Почему?
– Потому что они хотят, чтобы кто-то ответил за то, что ты совершила. По крайней мере хоть он не успел скрыться.
– Но он же ни в чем не виноват!
– Он в этом участвовал. Поэтому его схватили. И тебя тоже схватят! Ты не скроешься. Они непременно заставят его говорить, а потом тебя арестуют.
Отказываясь слушать дальше, Миранда поднялась на крыльцо и оказалась рядом с ней.
Увидев ненавистную особу так близко, Рейчел сорвалась на крик:
– Лучше спасайся! Не трать время! Ты сделала то, что задумала. Теперь оставь мою мать и меня в покое!
– Я должна ее увидеть.
– Нет, я запрещаю тебе. Если ты сделаешь хотя бы шаг, я заставлю тебя пожалеть о том, что ты вообще появилась на свет.
– Ты опоздала. – Миранда обошла сестру.
– Стой! Клянусь, я это сделаю.
– Ты опоздала, – повторила Миранда. Ее рука легла на ручку двери. – Я уже давно жалею об этом.
– Как тебе понравился денек в этой яме?
Речь шла о находившемся позади здания гауптвахты высохшем колодце, в котором содержались особо опасные пленники. Крышка колодца, опущенная сверху и запертая на засов, в июльскую жару превращала это и без того гиблое место в пекло.
– Как насчет того, чтобы попить водички? – продолжал сержант.
Шрив даже не мог облизнуть пересохшие губы. Прикрыв глаза скованными цепью руками, он вгляделся в темный силуэт на фоне яркого солнца. От бесконечных побоев лицо Шрива Катервуда превратилось в страшную маску – все в кровоподтеках, багрово-красное и ужасно распухшее.
Сержант поставил ведро на край колодца и зачерпнул воды.
– Отличный вкус. Вода в здешних местах замечательная. Горная водичка. – Он наклонил ведро, и серебристая струйка устремилась вниз, в яму, задев брызгами связанные руки пленника. – Только скажи, и мы вытащим тебя оттуда.
Шрив опустил руки.
– Ошибка, – смочив рот остатками слюны, наконец глухо произнес он.
– Что? Не слышу тебя.
– Ошибка! Вы совершаете ошибку.
– Плохо! Плохой ответ, парень. Ты полный идиот. – Сержант отошел от отверстия и кому-то крикнул: – Он еще не готов! – Крышка опустилась, и засов задвинулся.
Отступив на пару шагов назад, Шрив уперся спиной в стену и медленно сполз по ней вниз. Его скованные наручниками руки бессильно упали на колени. Запрокинув голову, он глубоко вдохнул горячий спертый воздух. В полдень он уверил себя, что жара здесь была лишь немного сильнее, чем свет рампы в чикагском театре на Стейт-стрит. К трем часам он сознался, что лгал самому себе.
