Барбара Картленд - Гордая бедная княжна
Посему не проходило почти и дня, чтобы имя герцога Бакминстерского не появлялось в прессе, а его фото – хотя бы в одном из журналов.
Гарри Нантон видел, как заметнее становятся на его лице появившиеся еще до войны морщины, на которых явственнее проступала тень сарказма.
В голосе герцога тоже все чаще слышались сухие, насмешливые нотки, ставшие почти постоянной его интонацией. Гарри печалило еще и то, что в серых глазах герцога уже не было той искренней живости, какой светился его взгляд во время войны.
Гарри Нантон на три года был старше герцога, и в течение всех четырех военных лет почти никогда с ним не разлучался.
Они переносили вместе тяготы войны, тревоги и опасности испытывали одинаковое чувство ужаса при виде жестокостей германцев по отношению к их пленным товарищам. Турки также не щадили своих врагов, что не удивляло его. Поскольку они оба с отвращением относились к безжалостному обращению с пленными, Гарри был удивлен, что герцог согласился посетить Константинополь, ведь связанные с Турцией неприятные впечатления были еще свежи в их памяти.
Но Долли захотела, чтобы яхта герцога зашла в Мраморное море и доставила их в эту столицу, которую называли Жемчужиной Востока.
Гарри никогда не посещал Константинополь и был совершенно уверен, что город не оправдает своей славы. Долли же оказалась непреклонна, и поскольку герцог все еще находил ее очаровательной (хотя Гарри казалось, что он начинает немного охладевать к ней), уступил ее настояниям.
– Я хочу побывать в Константинополе, – откровенно признавалась она, – чтобы попытаться купить там великолепные русские собольи меха или шикарные украшения. Я слышала, что их продают на базарах те, кому удалось убежать от большевиков.
Она, конечно? надеялась, что герцог купит ей все, что она захочет. Гарри знал цену украшениям, которые герцог уже подарил ей, и иронично спросил:
– Все еще коллекционируешь, Долли? А я думал, что ты уже с лихвой обеспечена украшениями.
Она не обиделась его наглому тону и рассмеялась.
– Какая женщина скажет, что у нее уже достаточно украшений? – спросила она. – Ты же знаешь. Бак может позволить мне это.
Гарри не стал бы спорить, что драгоценности ей идут.
Долли была блистательна, ее красота пришлась бы по вкусу модернистам и имела мало общего с величественными красавицами, подобными Юноне.
Долли с ее пушистыми белокурыми волосами, большими голубыми глазами и розовато-белой кожей воплощала собой ту красавицу, о которой грезили в окопах мужчины, молившиеся о том, чтобы выжить и встретить такую женщину.
Природная веселость Долли придавала ее словам и поступкам шарм милой шутки.
У нее были изящные ножки танцовщицы и тонкая стройная фигурка. Долли олицетворяла собой женственность во всем и могла заставить мужчину заплатить больше и больше за свою благосклонность. Она была уверена, хотя и не высказывала этого, что мужчины способны оценить по достоинству лишь то, что дорого и труднодоступно.
Ее амбициозная матушка устроила дочери блестящее замужество в восемнадцать лет, и, став графиней Чатхэм, Долли в двадцать четыре года главенствовала в кругу респектабельных молодых замужних женщин, украшавших ночные клубы Лондона и Парижа.
Когда она привлекла к себе внимание герцога Бакминстерского, то этот ее триумф стал объектом восхищения и зависти среди английской знати. Вдовы, сохранившие еще какие-то понятия о благопристойности, укоризненно покачивали головами.
«Долли Чатхэм и Бакминстер, – неодобрительно говорили они друг другу. – Ничего хорошего из этого не получится!»
Через полгода они задавались вопросом, а что думает Роберт, позволяя своей жене быть объектом таких скандальных пересудов.
Графа же, казалось, это не особенно интересовало.
Похоже, что его, как и герцога, одолевала скука мирного времени, да и постоянно сопровождать красавицу жену на званые ужины и в ночные клубы, где она неизменно танцевала с другими мужчинами, не очень-то ему было по душе.
Лишившись возможности сражаться с германцами, он отправился в Африку охотиться на крупную дичь, и если он и знал о бесконечных сплетнях о его жене и герцоге, то не придавал этому особого значения.
Возможно, жажда новых украшений заставила Долли предложить герцогу круиз на яхте, начав его в Пасху, а может быть, как и Гарри, она почувствовала, что интерес к ней Бака ослабевает, и, чтобы удержать его, решила как-то развлечь.
Герцог не возражал против того, чтобы покинуть Лондон и отправиться в солнечные края.
Ему хотелось также испытать свою новую яхту, которая была самой большой из построенных после войны. Он потратил на нее много времени, улучшая ее конструкцию и добавляя к ней много приспособлений, изобретенных им самим.
Ее назвали «Сирена», и в светской хронике газетчики высказывали множество догадок о том, какая женщина подразумевалась под этим названием. Кого бы герцог ни имел в виду, во всяком случае, Долли, несомненно, отождествляла себя с этим именем так же, как и чувствовала себя хозяйкой круиза.
Она тщательно подбирала гостей для вояжа.
Лорд и леди Рэдсток были друзьями герцога, а Нэнси Рэдсток – ближайшей подругой Долли, по крайней мере насколько Долли вообще могла бы дружить с женщиной.
Долли ценила в Нэнси то, что она не способна была соперничать с ней в красоте. Тем не менее герцог всегда привечал Нэнси, поскольку ему было с ней весело.
Нэнси заставляла его смеяться и своим остроумием обычно могла сгладить какую-либо неловкую ситуацию.
Она не смущаясь заявляла, что не прочь была бы всю свою жизнь провести рядом с герцогом хоть на краю света, потому что роскошь ей больше по душе, чем те жалкие потуги, которые она делает, чтобы создать видимость приличной жизни «на доходы бедного Джорджа».
«Я недостаточно хороша, чтобы быть золотодобытчицей, – говорила она с обезоруживающей откровенностью, – поэтому мне приходится быть приживалкой. Ты ведь не возражаешь, правда, Бак, дорогой?»
Герцог от души смеялся над ее прямотой и иногда делал ей небольшие подарки, которые она принимала, осыпая его благодарностями, а будучи женщиной неглупой, не ревновала к тем ценностям, которые доставались Долли.
Друзья герцога знали, что он был довольно разборчив в своей щедрости и, как правило, отличался прижимистостью.
Гарри всегда думал, что герцог подозревает каждого в стремлении как-то обвести его вокруг пальца, чтобы воспользоваться его богатством.
Герцога возмущало, что он должен за все платить больше, чем другие.
Еще в юном возрасте он решил никому не позволить одурачить себя, потому он тщательно проверял каждый присылаемый ему счет. Ходили слухи, что он увольнял любого служащего, пытавшегося хоть как-то провести его, пусть даже в малом.
