Пенелопа Томас - Тайна
Кто знает, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь, если бы не…
Но я забегаю вперед.
Я не всегда жила в доме Вульфбернов — в Вульфбернхаус. Жизнь моя начиналась в маленькой комнатушке над мясной лавкой, где постоянно пахло джином и лавандой, а снизу доносился тошнотворный запах гниющего мяса.
В комнатке жила и моя мама, о которой у меня остались очень смутные воспоминания, хотя я отчетливо представляю улицу, на которой стоял наш дом. Это была очень оживленная небольшая улочка, где всегда было много экипажей и повозок, оставлявших бесчисленные выбоины на булыжной мостовой и кучи мусора, забивавшие канализационные стоки.
У меня была тряпичная кукла. Насколько я помню, ее звали Мег, хотя это было так давно, что теперь я не могу с уверенностью сказать, было ли это ее именем или моим собственным. Когда мне велели идти на улицу, я брала куклу с собой, и мы сидели вместе на ступеньках крыльца, рассматривая сверкающие на солнце упряжки проезжавших мимо карет и гербы на их лакированных дверцах. Мы придумали себе игру — кто заметит карету первым. Мег обычно проигрывала, хотя иногда я делала вид, что ее янтарные глазки-пуговки оказывались зорче моих.
Иногда эта игра мне надоедала, тогда я просто сидела, обозревая улицу, но ничего не замечала, занятая своими мыслями. Мег покорно лежала у меня на коленях, понимая, что я не в настроении. Однажды в такой именно день я заметила на мостовой блестящую медную монетку. Не задумываясь, я бросилась подбирать клад.
В этот момент до меня донесся стук железных подков, ругательство и испуганный крик. Я подняла голову и увидела почти наехавшую на меня карету, которую кучер едва успел остановить на полном ходу.
— Она в порядке, Тодд? — услышала я тревожный голос женщины.
— Кажется, в порядке, миледи, — был ответ.
Вверху над моей головой на облучке кареты возвышался долговязый парень с печальным взглядом и вытянутым лицом. Он рассматривал меня сверху вниз из-под полей цилиндра.
— Приведи ее сюда, — приказала дама в карете. Тодд послушно спустился на землю, хотя было заметно, что это не доставляло ему удовольствия, поднял меня с земли и поставил перед госпожой.
Она была прекрасна. Из-под изящной шляпки с перьями выбивались восхитительные белокурые локоны, обрамлявшие безупречный овал нежного лица. Темно-синие глаза, маленький вздернутый носик, красиво очерченные губы и нежно-розовый цвет кожи дополняли очаровательное впечатление.
Я подумала, не добавит ли она еще пенни к моей находке.
Вместо этого она восторженно захлопала в ладоши, как ребенок: «Боже! Какое прелестное создание!»
Меня никто раньше не называл «прелестным созданием», поэтому я решила, что в благодарность мне полагается улыбнуться и сделать книксен — меня научила этому мать, ее это очень забавляло. На этот раз мне удалось сделать это, не потеряв равновесия, что со мной иногда бывало в подобных случаях. Я осталась довольна собой, и улыбка получилась широкой и счастливой.
— Какая забавная девчушка, как изящно она присела, — воскликнула леди, прижав от восторга руки к груди. — Подумать только, такая фея в таком неподобающем месте! Интересно, есть ли у нее мать и отец?
Кучер ухмыльнулся:
— Скорее всего, только мать.
Глаза дамы увлажнились, она протянула руку и погладила мои волосы, которые были только чуть-чуть темнее, чем ее собственные. «Что это за женщина, которая позволяет такому маленькому ребенку бегать без присмотра по улице? — это был скорее риторический вопрос, и она продолжала: — Такое создание не должно иметь столь симпатичного ребенка, это крайне несправедливо! Есть много более достойных женщин, которым… — она нахмурилась. — Пойди приведи мать этой девочки, Тодд. Я хочу с ней поговорить».
Мне не пришлось долго объяснять кучеру, где можно найти мою родительницу. Он нехотя вошел в дом, что-то недовольно бормоча, и поднялся на второй этаж, где находилась наша каморка. Через несколько минут он спустился, за ним поспешно семенила моя мать, едва не наступая ему на пятки. Такой она и осталась в моей памяти: ее потрескавшиеся руки, торопливо завязывающие передник, чтобы скрыть грязные пятна на платье; пряди седых волос, выбивающиеся из прически и неряшливо свисающие сосульками до плеч… Даже я понимала, что рядом с сидевшей в карете дамой она выглядела оборванкой и грязнулей.
Мать, заламывая руки, стала извиняться за причиненное мной беспокойство.
Дама оборвала ее нетерпеливым жестом: «Как вы можете оставлять ребенка на улице! Ее могли задавить! Вас надо посадить в тюрьму за такое обращение с малюткой! Сейчас я позову полисмена!»
Но, как я понимаю, леди Вульфберн вовсе не собиралась осуществить свою угрозу. Она была замужем уже пять лет, но детей не было, и она горела страстным желанием иметь ребенка, похожего на нее, который был бы отражением ее златокудрого обаяния. Конечно, у нее была Генриетта, дочь мужа от первого брака. Глуповатая нерасторопная Генриетта, не питавшая ни к кому привязанности и не вызывавшая нежных чувств ни в ком, кроме отца. И меньше всего она любила красавицу-мачеху, которая оттеснила ее на задний план в сердце папа.
Леди Вульфберн понадобилось всего несколько минут, чтобы убедить мою мать в том, что она сможет лучше заботиться обо мне и обеспечит мне несравненно более комфортабельную жизнь, что было сущей правдой. Возможно, помогло несколько монет, перешедших из ридикюля дамы в руки моей матери, чтобы сгладить горечь утраты. Если даже и так, то я об этом не знала и благодарна, что леди Вульфберн оказалась достаточно деликатной и пощадила мои чувства.
Быстрее, чем можно выбрать на рынке овощи или кусок хорошей говядины, я была передана на попечительство ее Высочеству, посажена в карету и увезена из родного дома в новую жизнь. Я даже не оглянулась на оставшуюся на тротуаре мать, не помахала ей рукой.
Также не помню, чтобы я очень страдала или просто скучала, меня только иногда преследовали угрызения совести, ведь я совсем забыла про верную подружку Мег, оставила ее в грязи на улице, предоставила ее той горькой судьбе, которая могла бы стать моей. Стыд за предательство долго не давал мне покоя, я даже не могла играть с красивыми фарфоровыми куклами, которые мне дарили; я сажала их на полку, где они хранились, словно экспонаты ценной коллекции, а играла другими игрушками.
Полгода я наслаждалась идиллией бесконечных лакомств и подарков, прекрасными муслиновыми платьями, отделанными тонким кружевом, собственной комнатой, оклеенной красивыми обоями, постелью с занавесками в оборках, двумя детскими стульями с вышитыми подушечками. В промежутках между едой за общим столом можно было полакомиться шоколадом и пирожными с кремом. И если от переедания болел живот, златокудрая леди заботилась обо мне.
