Мария Феррарелла - Нежный плен
В отце Бет особенно ценила именно его самоотверженность, его способность думать о других больше, чем о самом себе. Он всегда хотел служить людям. Дворянский род Больё, давно обосновавшийся в Париже, всегда был богатым. Доктор Больё потратил все свое состояние на обустройство обеспеченной жизни семьи в Вирджинии, так что его жена и дочери ни в чем не нуждались. Но ни богатство, ни положение в светском обществе Вирджинии не могли заставить Филиппа Больё отказаться от помощи больным. Это было его призвание. Накануне отъезда, прощаясь со своей семьей, он сказал жене, что он прежде всего врач и обязан выполнять свой долг. Без своей работы он чувствует себя никчемным и ничтожным человеком.
Четырнадцать лет назад доктор Больё уже участвовал в американской революции: откликнувшись на призыв бороться за свободу и независимость, он сражался бок о бок со своим соотечественником Лафайетом, а после сражений оказывал помощь раненым. Но теперь это было уже не общее, а скорее его личное дело. Ненависть и страх объяли его любимую родину. На этот раз доктор Больё больше всего волновался за свою старую мать и незамужнюю тетку, которая жила вместе с ней. «Нельзя не ехать», — сказал он Бет с глазу на глаз.
И дочь хорошо его понимала, потому что из всех детей именно Бет больше других была похожа на отца: его чувства были ее чувствами, его идеалы — ее идеалами. Когда Филипп уезжал, то он передал все домашние дела именно ей, как он выразился «в ее умелые руки».
Теперь Бет смотрела на свои руки со сцепленными пальцами и вспоминала слова отца: «умелые руки», «умная Бет», «моя рассудительная доченька». И именно к ней однажды вечером пришла мать, чтобы облегчить сердце и поделиться теми тревогами, о которых она не могла говорить с другими. Филипп обещал писать домой точно раз в неделю. И до какого-то времени действительно писал, передавая в своих письмах мрачную картину того мира, в котором оказался. Он пытался сохранять оптимистический тон, заверяя родных, что эта мрачная туча скоро пронесется мимо. Письма приходили регулярно: с каждым торговым кораблем из Франции, который бросал якорь у берегов Вирджинии, на имя миссис Больё обязательно приходило послание. А то и два.
И вдруг — поток писем иссяк.
Так прошел целый месяц, потом пять недель, шесть… А доходящие из Франции вести становились все ужаснее и ужаснее. Райли О'Рорк и его сестра Рэчел Лоуренс, издатели «Вирджинской газеты», всегда старались не только сообщать в ней местные новости, но также и рассказывать о событиях, происходивших в Европе, — когда о них становилось известно. В газете нередко появлялись заметки о том, как преследуют, бросают в тюрьмы французских аристократов, как грабят их родовые поместья. И другое, еще более страшное.
В тот вечер Бет спокойно выслушала мать. Эта хрупкая, гордая женщина так же сильно тревожилась о своем муже, как Бет о своем отце. В доме было холодно. Бет смотрела на угасающее в камине пламя и думала о том, что же ей делать. И наконец сказала, что поедет в Париж к бабушке и сама выяснит, почему от ее отца больше не приходят письма.
Дороти Больё схватила дочь за руку, желая опереться на ее силу и одновременно боясь за нее.
— Нет, Бет, ты не можешь ехать! — воскликнула она.
Но дочь была непреклонна.
— Кроме меня ехать некому, мама, — тихо сказала она, — мои сестры еще слишком молоды. Ничего со мной не случится. Я буду себя беречь. И не надо заранее ни о чем волноваться…
Дороти покачала головой, стараясь сдержать слезы.
— Одна, в чужой стране!
— Франция нам не чужая, там живет бабушка, все наши родственники. — Бет поцеловала мать в щеку. — А я уже взрослая, прекрасно говорю по-французски и сумею постоять за себя. Отец меня многому научил…
Миссис Больё в волнении ходила по спальне. Сердце ее разрывалось на части. С одной стороны, она страстно хотела хоть что-то узнать о любимом муже с другой — не могла отпустить от себя дочь.
— Нет, нет, — твердила она, прижав к вискам пальцы — я не могу пойти на это. Во Франции война, революция! А ты такая молодая, неопытная, совсем еще девчонка!
— Но должен же кто-то узнать, что с папой! — продолжала настаивать Бет.
Дороти нежно коснулась пальцами щеки дочери. Временами миссис Больё даже удивлялась, кто из них двоих мать, а кто — дочь? Бет всегда держалась так, будто она намного старше своих сестер (хотя разница в возрасте не превышала трех лет), всегда казалась такой уверенной в себе. Дороти очень огорчалась оттого, что ее дочь все еще не замужем и не завела собственной семьи. Возможно, в этом была и ее вина: слишком уж много обязанностей лежало на плечах Бет.
— Я раньше этого тебе не говорила, а сейчас скажу, ты выросла такой, какой тебя хотел видеть отец. Он любил смотреть на тебя, еще малышку, когда ты спала. И говорил мне: «У этого ребенка большое будущее, вот увидишь» — Глаза матери снова наполнились слеза ми: — Папа тебя так любил.
Но Бет не понравилось это пессимистическое «любил».
— Он меня любит, мамочка, он меня очень любит потому что папа жив, жив! — Она крепко сжала руку матери: — И я найду его для тебя. Для всех нас. И вместе с ним вернусь домой.
Бет знала, что отцу не понравилось бы, если бы она явилась к нему с просьбой — и даже не с просьбой, с требованием — вернуться домой к жене и дочерям. Но ей казалось, что семья важнее, чем родина. Во Франции вполне могут обойтись и без него, подумала она и тут же вспомнила, что ей не было и восьми лет, когда отец сражался за независимость Америки. Это было будто вчера — его возвращение домой… Неужели для мужчин одной революции недостаточно?
Дороти заметила упрямое выражение на лице Бет: точно такое же выражение она много раз видела на лице у Филиппа.
— Ну хорошо, — со вздохом согласилась она. — Ты поедешь, но вместе с Сильвией…
Эта женщина была гувернанткой Бет, потом учила ее сестер-двойняшек. Незамужняя, одинокая, Сильвия жила теперь в Иглс-Нест в качестве компаньонки и доверенного лица Дороти. Мысль о том, что она будет вынуждена взять с собой эту немолодую даму, ужаснула Бет. Она принялась спорить с матерью, но та на этот раз осталась непреклонной, ибо умела в случае необходимости быть такой же твердой, как Бет и Филипп. И дочь уступила.
Сильвия была мягкой, чувствительной женщиной, но она боялась всего на свете. Дороти понимала, что женщина эта будет только помехой, обузой в пути, но отпустить дочь одну тоже не могла. Она дала Бет чемодан с двойным дном, в котором было достаточно золотых монет, чтобы выкупить Филиппа, если это будет необходимо. У Бет было достаточно мужества, чтобы преодолеть любую опасность на пути к отцу. Она сумеет спасти его, если он действительно нуждается в спасении.
