Джейн Кренц - Встреча
Грейстоун при бледном свете свечи неторопливо рассматривал ее весело улыбающееся лицо.
— Я весьма удивлен, мисс Баллинджер, что вы никак не могли уснуть. Вы сегодня, по-моему, двигались более чем достаточно. Днем вы участвовали в состязаниях для дам по стрельбе из лука, затем — в длительной прогулке к старинным римским развалинам, а потом — в пикнике. И после всего вечером вы еще чрезвычайно много танцевали и играли в вист. Можно предположить, что после столь бурного дня вы должны просто с ног валиться.
— Да, разумеется, вы правы. Но, наверное, виноваты незнакомая комната и постель… Вы знаете, милорд, как иной раз бывает, когда ложишься в чужую кровать?
Его холодные серые глаза, напоминавшие Августе покрытое льдами зимнее море, странно блеснули.
— Какое чрезвычайно интересное наблюдение! А что, вам часто доводилось ложиться в чужую кровать, мисс Баллинджер?
Августа молча уставилась на него, не понимая, шутит он или нет. На какой-то миг в глубине души у нее возникла тверлая уверенность, что в вежливых замечаниях Грейстоуна содержится явно неприличный намек… Нет, решила она, совершенно исключено! Ведь это же Грейстоун! Он ни за что и никогда не сделает и не скажет в присутствии леди ничего, даже в малейшей степени непристойного. «Хотя, меня он, пожалуй, леди и не считает», — мрачно напомнила она себе.
— Нет, милорд, у меня не было особых возможностей путешествовать, именно поэтому я привыкла всегда спать на одном и том же месте. А теперь, если позволите, я лучше вернусь наверх. Кузина могла проснуться и заметить мое отсутствие. Она, конечно же, будет беспокоиться.
— Ах, прелестная Клодия! Ну разумеется, мы не хотим, чтобы наш Ангелочек беспокоился из-за своей проказницы-кузины, не правда ли?
Августа нахмурилась. Совершенно ясно: в глазах графа она пала чрезвычайно низко, раз он воспринимает ее как дурно воспитанную озорную девицу. Остается лишь надеяться, что он не считает ее к тому же и воровкой.
— Да, милорд, мне действительно не хочется тревожить Клодию. Спокойной ночи, сэр.
Высоко вскинув голову, она двинулась на Грейстоуна, однако тот и не подумал уступить дорогу и даже не шевельнулся, так что ей пришлось резко остановиться прямо у него перед носом. Ее поразило, какой он, оказывается, огромный! Стоя рядом с ним, она была просто ошеломлена исходившей от него могучей спокойной силой. Ей пришлось собрать все свое мужество…
— Вы, конечно же, не станете препятствовать мне, милорд?
Грейстоун чуть поднял брови:
— Но я бы не хотел, чтобы вы вернулись в спальню, не прихватив того, за чем, собственно, пришли сюда.
Во рту у Августы пересохло. Ну откуда ему знать о дневнике Розалинды Морисси!
— К сожалению, милорд, книга мне больше не нужна: я уже захотела спать, такое часто бывает, знаете ли…
— Получается, вам больше не нужно то, что вы хотели отыскать в письменном столе Энфилда?..
Августа тщетно попыталась скрыть испуг за притворным негодованием.
— Как вы смеете даже предполагать, что я искала что-то в письменном столе лорда Энфилда? Я, кажется, уже объяснила: моя шпилька, выпав из прически, просто случайно застряла в замке!
— Позвольте мне, мисс Баллинджер. — Грейстоун вытащил из кармана халата тонкую проволоку и точным движением сунул в замок письменного стола. Послышался слабый, но вполне отчетливый щелчок.
Августа изумленно смотрела, как он легко открывает ящик стола и изучает его содержимое… Потом Грейстоун махнул ей свободной рукой, словно приглашая поискать то, что ей нужно.
На какое-то время Августа замерла в страшном напряжении, потом, закусив нижнюю губку, торопливо принялась рыться в ящике стола. И наконец под листами писчей бумаги обнаружила маленький томик в кожаном переплете. Она сразу схватила дневник и прижала к груди.
— Даже не знаю, что и сказать, милорд. — Августа подняла голову и посмотрела Грейстоуну прямо в глаза.
Лицо графа, суровое, с резкими чертами, в мерцающем свете свечи казалось еще более мрачным, чем обычно. Грейстоуна было бы трудно назвать красивым, однако Августа давно уже ощутила в нем некую странно притягательную силу — с тех самых пор, как дядя Томас представил их друг другу в начале лета.
Его широко поставленные серые глаза пробуждали в душе нечто такое, отчего ей хотелось приникнуть к нему, но она, конечно, не забывала, что графу вряд ли это понравится. А может быть — Августа вполне отдавала себе в этом отчет, — его притягательность всего лишь плод обычного, чисто женского любопытства. Ей казалось, что в душе этого человека есть некая плотно закрытая дверь, и Августе страстно хотелось приоткрыть ее. Она и сама не могла бы объяснить, почему ей так этого хочется.
Граф вовсе не был героем ее девических мечтаний. По правде говоря, Грейстоуна скорее можно было бы назвать человеком скучным. Однако она почему-то находила его опасным, волнующим, загадочным.
В густых темных волосах Грейстоуна уже поблескивало серебро. Ему было лет тридцать пять, хотя выглядел он на сорок. И не потому, что лицо его избороздили морщины, а тело стало немощным, наоборот… Но графа всегда отличали некая мрачная твердость и суровость, свидетельствовавшие о весьма большом опыте и глубоком знании жизни. Довольно странная внешность для ученого, занимающегося классической филологией, думала Августа. Вот вам еще одна загадка. Несмотря на то что Грейстоун был в халате — он явно уже собрался ложиться спать, — не совсем обычная одежда не скрывала ни его широких плеч, ни рельефных мышц; держался он с поистине королевской непринужденностью и достоинством, чего уж никак нельзя было отнести на счет искусства его портного. Он двигался с плавной тяжелой грацией хищника, и каждый раз, глядя на него, Августа чувствовала, как по спине пробегал холодок. Она никогда еще не встречала мужчину, который производил бы на нее столь же сильное впечатление, как Грейстоун.
Августа и сама не понимала, чем вызван ее жгучий интерес к Грейстоуну, ведь они являются полнейшими противоположностями как по темпераменту, так и по манере вести себя. При любых обстоятельствах — в этом она не сомневалась — они смогут лишь раздражать друг друга. А чувственное возбуждение, нервная дрожь, странное беспокойство и тоска, охватывающие ее, стоило графу появиться поблизости или заговорить с нею, — все это, успокаивала себя Августа, ровным счетом ничего не значит!
Она старалась не думать и о том, что, по ее глубокому внутреннему убеждению, Грейстоун пережил какую-то тяжкую утрату (как, впрочем, и она сама) и ему совершенно необходимы любовь и веселье, чтобы справиться с чувством разверзшейся перед ним черной бездны, прогнать холодные тени, омрачавшие его взор. Всему свету известно, что Грейстоун ищет себе невесту… Но Августа, конечно же, понимала, что он и в расчет не примет женщину, которая способна нарушить его тщательно отлаженную жизнь. Нет, разумеется, он выберет себе совсем иную графиню…