Виктория Холт - Избранницы короля
Наконец под праздничный перезвон колоколов въехали в столицу. Улицы были загодя увешаны яркими гобеленами, по городским трубам вместо воды текло вино. Лондонцы со слезами радости бросались друг другу в объятья.— Кончились тоскливые дни! — восклицали они. — Король едет домой!..
А это означало, что снова начнется череда веселых представлений, торжеств и пышных процессий; городские молочницы с увитыми цветами ведрами потянутся, пританцовывая, к набережной на призывный голос скрипки; как прежде, распахнут свои двери театры и увеселительные сады; зашумят Варфоломеевская и Саутуоркская ярмарки, и можно будет открыто устраивать травлю быков и петушиные бои; смех из порока опять превратится в добродетель, а славное Рождество будет праздноваться с былым размахом. Воистину, в Англию пришли добрые времена: Его величество король Карл Второй вернулся домой.
Шествие имело внушительный вид: впереди двигался лорд-мэр, старшие советники и члены лондонских гильдий в своих разноцветных ливреях с золотыми цепочками; над ними реяли яркие знамена; с натянутых через улицы веревок свисали пестрые гобелены; труба, флейта и барабан усердствовали, стараясь перещеголять друг друга.
Процессия так растянулась, что можно было семь часов кряду стоять на одном месте и ждать, пока она пройдет. Столь грандиозных шествий Лондон не помнил, и лондонцы твердо вознамерились не прекращать веселья еще много дней, чтобы никто не смел забывать о великой радости возвращения короля. Одиннадцать лет назад отец этого смуглого молодого человека был злодейски убит, сам же он еще раньше принужден был пуститься в скитания по Европе — так что же удивительного, что теперь все желали оказать ему почести, достойные короля?
Он ехал с непокрытой головой, кивая направо и налево своим подданным, и на устах его блуждала легкая улыбка.
— Видно, зря я столько лет тянул с возвращением, — полуобернувшись к свите, заметил он.
Действительно, с того момента, как он ступил на английскую землю, встречные в один голос заверяли его, что все эти годы они мечтали лишь о скорейшем возвращении своего короля.
В углах его губ наметились горестные складки. Об этом дне он грезил давно — но разве мог он мечтать, что его возвращение в страну произойдет без единой капли крови, притом при посредстве той самой армии, которая послала на плаху его отца, а позднее восстала против него самого? Это было чудо, сравнимое разве что с его счастливым спасением после Вустера. Следовательно, это было уже второе чудо в его жизни.
От шума и ликования толпы король устал — однако сегодняшняя усталость отнюдь не удручала его.
— Забавно, — вполголоса обронил он. — Я уже притерпелся к бедности и скитаниям, но эта всеобщая любовь, кажется, застала меня врасплох... Впрочем, надеюсь, с любовью я справлюсь.
Взор его то и дело задерживался на дамах, оживленно махавших цветами с обочин или приветствовавших его криками из окон. И каждый раз при виде хорошенького личика его взор светлел, улыбка смягчалась, а монаршая голова склонялась с особенным изяществом.
Слезы наворачивались на глаза его верноподданных. За тридцать лет молодому королю пришлось вынести столько невзгод и разочарований, что, видно, тоска навек поселилась в его сердце. Что с того, что слухи о его якобы чрезмерном распутстве долетали порой до Англии? Если он даже и проявит излишне пылкий интерес к лондонским дамам — беда не велика; дамы охотно простят ему этот грех, да и их мужья не станут держать на него зла. Король после стольких лет изгнания возвращается на родину — это так романтично! Карл Стюарт, вступающий в столицу своей страны в день своего тридцатилетия, казался восхищенным англичанам монархом, достойным всяческой любви и поклонения.
Народ уже осип от надрывных криков. Шествие то и дело приостанавливалось, на короля изливались все новые и новые свидетельства народной любви, так что к Уайтхоллскому дворцу подъехали только около семи часов вечера.
Город уже сиял множеством огней. Везде, где только было возможно, пылали костры, во всех окнах стояли зажженные свечи.
— Восславим короля! — ревела тысячеголосая толпа. — Да здравствует король!..
Окна всех домов — от роскошных дворцов до последней развалюхи — светились мягким светом: в каждом горела свеча в честь возвращения Его величества. Впрочем, такое единодушие никого особенно не удивляло, так как по улицам шатались шайки развеселых молодцов, готовые разнести вдребезги любое темнеющее окно.
Короля обязаны были приветствовать все без исключения — ведь Веселый монарх вернулся, чтобы вернуть веселье своему народу.
В это время по одной из комнат Уайтхолла, главного королевского дворца, прогуливалась некая особа, ожидавшая встречи с королем с явным нетерпением.
То была высокая молодая дама девятнадцати лет от роду в полном расцвете своей красоты. Глаза ее — неправдоподобной, почти пугающей голубизны — глядели вызывающе дерзко. Густые темно-каштановые с золотистым отливом волосы непокорными волнами струились по плечам. В даме угадывалась натура страстная и, быть может, чересчур напористая, но все же не лишенная известного обаяния. Во всяком случае, мужчины, почти все без исключения, находили ее неотразимой. Порой на нее накатывали внезапные приступы гнева, и тогда ее немилость могла обрушиться на кого угодно. В такие минуты она становилась похожа на разъяренную тигрицу или, скорее, на прелестную, но необузданную амазонку. Барбара Вильерс — по мужу Палмер — бесспорно, была самой обворожительной женщиной в Лондоне.
Теперь она в величайшем возбуждении мерила шагами апартаменты, в коих ей выпало дожидаться королевской аудиенции. Ее служанки предпочитали держаться на некотором, не очень большом, расстоянии от хозяйки. Они равно страшились подходить к ней слишком близко или удаляться слишком далеко. Любого, кто смел ее ослушаться, Барбара собственноручно и без малейших колебаний наказывала: схватив первый попавшийся предмет, с размаху запускала им в виновного. И, надо сказать, никогда не промахивалась, поскольку с детства наловчилась швырять разнообразные предметы в тех, кто смел ее ослушаться.
На миг ей показалось, что покрой ее платья недостаточно хорош, и она принялась обеспокоенно оглядывать себя с ног до головы — однако уже через секунду взор ее прояснился: шелковые складки мягко ниспадали от точеной талии к ногам, округлые нежно-белые руки были оголены до локтя, но неплохо просматривались и выше локтя, так как разрезы широкого рукава лишь кое-где прихвачены были голубой тесьмой. Из-под присобранного внизу подола поблескивала атласом подчеркнуто узкая нижняя юбка. Да, Барбара была неотразима; но сегодня ей хотелось быть еще неотразимее. Она поправила золотистые локоны у висков, именуемые в обиходе «фаворитками». Ниже «фавориток», вдоль щек, располагались прельстительные «наперсницы», по плечам струились так называемые «сердцеедки».Волосы вились и блестели здоровым природным блеском, что составляло предмет законной гордости их обладательницы.
