Мишель Маркос - Очаровательная плутовка
— Avril… dis-moi. Qu’est-ce que tu as dеcide?[1]
Хотя Эйприл родилась в Англии, но ее отец был французом, и она единственная в публичном доме могла говорить с мадам Деверо на ее родном языке.
Эйприл покраснела.
— Простите, мадам. Я благодарна вам за предложение, но я не хочу работать, как другие девушки.
— Почему? — недовольным тоном осведомилась мадам.
— Я… стесняюсь.
— Застенчивость пройдет. Это первая потеря в нашей профессии.
— И я не такая красивая, как остальные девушки.
Мадам выпустила тонкую струйку дыма и улыбнулась:
— Скромность — это вторая потеря.
Эйприл заерзала на стуле. Какую еще отговорку придумать?
— Я не хотела бы оскорбить вас, мадам, но… я не таким способом хочу зарабатывать на жизнь.
Мадам в изумлении уставилась на Эйприл.
— Ты предпочитаешь вонь судомойни?
— Нет, мадам.
Эйприл не могла сказать этого хозяйке, но уж лучше вонь, чем ложиться под любого мужчину, у которого найдется несколько лишних монет.
— Я полагала, что за год ползанья на коленях ты передумала и согласишься на менее тяжелую работу.
Что на это ответить? Все, что угодно, лучше, чем работа судомойки. Но не это.
Мадам откинулась на спинку кресла.
— Ты необычная девушка. Совсем не похожа на тех, что приходят ко мне работать. Однако ты должна понять, Эйприл. Ты молода и хороша собой. Твое место там, где есть мужчины. Я позволила тебе работать в судомойне, надеясь, что твои девические страхи пройдут. Но дальше терпеть я не могу. Для грязной работы подойдет любая старуха, а тебя я должна поставить туда, где ты принесешь большую пользу.
Эйприл сжала руки.
— Но я могу принести пользу и по-другому: я умею читать и писать…
Мадам покачала головой:
— Эти твои умения мне здесь ни к чему. Единственная польза от тебя может быть та, с которой ты еще не рассталась. Ты ведь до сих пор девственница?
Эйприл опустила голову, чтобы скрыть краску на щеках, — в подобном заведении быть девственницей стыдно.
— Да, мадам, — ответила она.
Мадам подалась вперед, голубые глаза у нее засверкали.
— Ты представляешь, какой куш можно получить за твою девственность? Мужчины уже и забыли, что это такое — невинная девушка в постели, и они щедро заплатят за подобное удовольствие. За одну ночь ты заработаешь больше, чем любая другая за месяц. Что скажешь?
У Эйприл не хватило духу сразу отказаться, однако ее переполнял ужас от одной лишь мысли, что придется отдаться пропахшему элем немытому чудовищу. Одна ночь — и всю оставшуюся жизнь она будет носить клеймо низкопробной проститутки, станет постоянной усладой толпы торговцев рыбой, матросов и карманников. Это немыслимо. Она хочет лучшего для себя. Продать единственное, что принадлежит ей, — свое достоинство… Это чересчур высокая цена за слишком малое вознаграждение.
— Мадам, я не могу…
Мадам рассердилась.
— Эйприл, подумай хорошенько. Я никогда не принуждала девушек и не собираюсь делать это сейчас. Клиенты приходят в мой дом, потому что мои девочки с готовностью их удовлетворяют. Жаль, что ты предпочитаешь сгубить юность и красоту тяжелым физическим трудом, но если ты хочешь остаться и работать у меня, я должна использовать тебя так, как лучше подходит этому заведению. Ты мне нужна в спальнях. Конечно, это нелегкая работа, однако намного более выгодная, чем работа на кухне. Я даю тебе время на раздумье до пятницы. Если поступишь, как я тебе советую, то я найду для тебя щедрого человека, который будет добр и мил с тобой. Если же нет, тогда, боюсь, тебе придется поискать работу в другом месте.
Эйприл побледнела.
— Мадам, пожалуйста, не поступайте так со мной. Неужели я не могу остаться на кухне?
Хозяйка смерила ее властным взглядом.
— Там ты уже не нужна. Кухарка жалуется, что ты не справляешься с каждодневной работой.
— Это неправда! Я работаю целый день.
— Она говорит, что ты витаешь в облаках, постоянно думаешь об аристократах, про которых читаешь в газетах, и что если бы ты уделяла столько же внимания порядку в кладовке, как светским сплетням, то из тебя вышла бы образцовая прислуга.
— Она просто придирается ко мне.
— Это правда, что ты тайком читаешь светскую хронику?
— Нет. Не понимаю, с чего она это взяла.
Мадам встала, обогнула стол и остановилась перед Эйприл. Наклонившись, она вытащила сложенную «Морнинг пост» из кармана ее фартука и помахала газетой у девушки под носом.
Эйприл охнула и покраснела еще гуще.
— Я… Это просто чтобы провести время.
— Провести время? Если у тебя хватает сил, чтобы следить за развлечениями высшего света, то это означает, что ты не слишком занята работой. Тебе повезло, что ты не живешь во Франции, Эйприл. Такой роялистке прямая дорога на гильотину. — Она удрученно покачала головой: — Ну и фантазии у тебя! Эти люди не стоят того, чтобы благоговели перед ними. Они целыми днями заняты только тем, что изображают из себя небожителей. Тебя в свой круг они никогда не примут, так что пустая трата времени упиваться их жизнью. Да в один прекрасный день ты поймешь, что эти благородные особы, которых ты боготворишь, ничего собой не представляют.
Слова мадам звучали сурово, но Эйприл хотела услышать лишь одно — что ее оставляют на прежней работе.
— Мадам, я больше не стану этого делать. Клянусь, вы никогда не услышите жалоб на меня. Могу я остаться на кухне?
Ответ прозвучал не сразу.
— К сожалению, Эйприл, обстоятельства диктуют мне сделать выбор. Если бы не крайняя необходимость, я оставила бы тебя там. Но после смерти Дейрдре вот уже три месяца невозможно свести концы с концами. Мы в долгах, а на носу зима. Не представляю, как мы доживем до следующего года. Мне нужна новая девушка, и сейчас же. Аукцион девственниц — это то, что поможет нашему заведению выжить. — Увидев ужас на лице Эйприл, мадам дотронулась до ее дрожащей руки. — Между мужчинами из Сент-Джеймсского дворца и мужчинами из Баттерси-парка разницы нет. Когда дело касается постели, ma petite[2], все мужчины — ничтожества.
— Но мне не нужны никакие мужчины, — пролепетала Эйприл.
— Может, и так, — безжизненным голосом произнесла мадам, — однако без мужа либо любовника ты не выживешь.
Эйприл опустила голову. Надежды нет! Как бы ей ни хотелось выбраться из этой жизни, глупо верить в то, что когда-нибудь она станет кем-то еще, а не судомойкой.
При одной мысли об аукционе девственниц ей стало дурно. Она видела это раньше, и ее бросило в дрожь, когда она представила, как будет стоять перед десятком самых обеспеченных постояльцев заведения мадам. На ней, кроме полупрозрачной сорочки, ничего не надето. Их остекленевшие от похоти глаза поедают ее почти обнаженную фигуру, и они с жаром перебивают цену друг у друга, пока не останется последний претендент на ее тело и не возьмет ее за руку. Она проведет его наверх, в спальню, и позволит его грязным рукам ощупывать ее и дышать винным перегаром ей в лицо. Его язык будет облизывать ей шею, а его потное тело будет прижиматься к ее телу. Она позволит ему лишить ее невинности, чистоты и свободы. И навсегда она останется заклейменной им. Ей придется слушать его хрюканье и послушно ворковать ему в ухо.
