Мэри Уайн - В постели с незнакомцем
Филиппа смотрела на груди Айви, на то, как молоко бежало по щеке младенца, а граф при этом смеялся. Он собственноручно стер молоко со щеки малышки. Айви улыбалась, счастливая тем, что он окружил ее вниманием, хвалил ее и ее ребенка.
От этого зрелища во рту Филиппы появился горький привкус. Она поежилась, когда внезапно осознала, чего ей будет стоить снова отвоевать его внимание у любовницы. Она не сможет этого сделать. Ни за что. Ей понадобилось двое суток, чтобы разродиться дочкой, эти сутки показались ей бесконечными, боль разрывала ее на части. Честно говоря, она не могла кормить своего ребенка, потому что возненавидела дочку за то, что та причинила ей такую жестокую боль. Эта ненависть распространилась на ее мужа и его требования родить ему еще детей. Ее матери пришлось согласиться на подобные требования мужа, но тогда были другие времена. В Англии правила королева, и Мэри могла унаследовать все. Элизабет Тюдор проследила бы за этим. Мужчины королевского двора готовились увидеть конец своей абсолютной власти над женщинами-родственницами.
Шурша шелковыми юбками, Филиппа покинула комнату. Пусть признают этого ублюдочного ребенка! Это не изменит того, что она остается хозяйкой имения. Граф будет снова призван ко двору, и Айви и ее дочь будут отвечать перед ней.
Часовня Уорика
— Каким именем будет зваться ребенок?
Собравшиеся затаили дыхание, ожидая услышать имя малышки. Имя младенца никогда не называлось до крещения, чтобы сатана не мог послать кого-то из своих демонов для того, чтобы выкрасть душу ребенка.
— Анна. — Филиппа произнесла это четко, видя, что священник смотрит на нее, ожидая, когда крестная мать назовет имя. — В честь покинувшей бренный мир драгоценной матери нашей королевы.
Священник едва не уронил младенца в купель, выпучив от потрясения глаза. Филиппа с невинным видом потупилась. Невнятное бормотание послышалось в толпе, но ей было безразлично. Пусть незаконнорожденная девчонка носит это несчастливое имя. Анна Болейн лишилась головы задолго до того, как ее дочь надела корону Англии.
Мужу Филиппы было запрещено находиться на обряде крещения вместе с Айви. Филиппа сверкнула глазами на священника, и тот окунул ребенка с гораздо меньшей ловкостью, чем делал это обычно.
Анна вскрикнула, когда ее подняли из купели. Филиппа нахмурилась, когда малышка сделалась красной и собравшиеся издали возгласы одобрения. Если бы младенец не вскрикнул в знак освобождения от власти дьявола, христианская община стала бы его остерегаться. Анна же завопила достаточно громко, чтобы ее голос услышали даже на последней скамье.
По крайней мере она смогла дать этому отродью несчастливое имя. Священник пробубнил заключительную часть молитвы, запеленал малышку в полотенце и передал ее Филиппе, которая с трудом удержалась от злорадной улыбки, когда выносила младенца из часовни. Как только она вошла в коридор, который вел в ее спальню, она сунула ребенка служанке и отвернулась. Она не увидела неодобрительных взглядов горничных, которые стали самостоятельно пеленать и успокаивать малышку. Служанки говорили малышке ласковые слова и гладили черные волосики на головке.
Старшая горничная, служившая экономкой, посмотрела в глубину коридора, куда удалилась ее хозяйка, и хмуро проговорила:
— Некоторым людям не хватает доброты. Ну как можно! Младенец — это благословение и радость для всего дома. Все это понимают. Хозяйка отравит ее своей злобой. А из-за избытка злобы могут наступить мрачные времена для всех живущих на земле. Попомните мои слова.
Две младшие горничные не сказали ничего, привыкнув держать язык за зубами. Если сказать что-то против хозяйки, она выгонит из дома. Но никто из них также не станет выступать и против экономки. Нажить врага в ее лице — значит постоянно получать самые неприятные задания. Поэтому они просто стали ласкать малышку, любуясь ее крохотными розовыми губками. Жизнь весьма трудна. Лучше всего сосредоточить внимание на приятных вещах.
Уорикшир, весна следующего года
— Мама, посмотри, лебеди сели высиживать яйца.
Филиппа улыбнулась. Ее дочка вприпрыжку бежала по коридору, а за ней гналась няня.
— Разумеется, мама придет и посмотрит, моя драгоценная.
Филиппа последовала за дочкой к выходу. Она улыбнулась, увидев, как ярко засияли на солнце волосы Мэри. Она была полностью голубых кровей. Все в ней было красивым и благородным.
Не в пример этой ублюдочной девчонке, рожденной Айви.
Ее дочь была абсолютным совершенством и законнорожденной. Радость наполняла ее сердце, когда она думала об этом, но тут же угасала, стоило лишь ей увидеть во дворе Айви. Эта потаскуха снова ходила с большим животом, и люди шептались, что на сей раз она вынашивает мальчика.
— Посмотри, мама!
Мэри показала пухлой ручкой на лебедей, но в этот момент Филиппа смотрела только на любовницу мужа, устремив на нее недобрый взгляд.
Элис, ее компаньонка, тихонько сказала:
— Вы должны пересмотреть свое решение, миледи, и снова пригласить на свое ложе мужа.
Филиппа резко повернулась в сторону Элис, но компаньонка твердо встретила ее взгляд, к явному неудовольствию Филиппы. Элис, по существу, воспитала ее, и неодобрительное выражение на ее лице ей было нежелательно видеть даже как хозяйке дома, каковой она была сейчас. Внутренне она все еще иногда чувствовала себя маленькой девочкой, которая была ответственна перед Элис и подчинялась ее дисциплине.
— Он может отправить вас назад к вашему отцу с разводом, миледи. Это ваш долг. Вы должны подарить ему сына.
— А что, если я снова рожу бесполезную дочь? — с содроганием произнесла Филиппа. — Ты ведь слышала повитуху, Элис. У меня слишком узкие бедра, Если бы Мэри была чуть покрупнее, я не смогла бы…
Филиппе было страшно закончить фразу. Элис сочувственно покачала головой.
— Миледи, первый ребенок всегда рождается трудно. Подарите лорду сына, и ваше положение сделается прочным и надежным. Пусть девица Коппер рожает остальных.
Все тело Филиппы содрогнулось, когда она крепко сжала бедра под юбкой. Даже при одной мысли о родах ее тело каменело и холодело, словно ледяная река зимой. Она не сможет этого сделать. Она хочет жить. А не умереть в луже собственной крови.
— Я не сделаю этого, Элис. Я никогда не окажусь снова на ложе моего мужа! Клянусь! Даже если он намерен отправить меня назад к моему отцу.
Филиппа почувствовала, как по ее щекам потекли слезы, когда она снова посмотрела на Айви. Ее сердце наполнила зависть. Она не препятствовала этому чувству, поскольку оно прогоняло ее страхи. Ею все больше овладевала ненависть. Все больше возрастала антипатия к Айви и ее детям за то, чего они лишили ее.
