Анна Князева Анна Князева - Тайна рождения
Чего она только не отдала бы за то, чтобы родить ребенка! Иногда ей даже приходили в голову бредовые мысли, что она согласилась бы испытывать бедность и постоянную нужду, только бы ощущать тепло детского тельца в своих руках… В следующую секунду разум Елены Павловны прояснялся, и она понимала, что это стало бы еще большей катастрофой, ведь для бедняков дети не радость, а лишние рты. Ей же хотелось самого безоблачного счастья, которого Елена так ждала в юности и в которое с каждым годом верила все меньше.
От стыда за такие мысли Елена Павловна недовольно повела плечами. Как можно сомневаться в своем счастье, когда ее любит такой мужчина, как Владимир Петровский?! Многие барышни Петербурга мечтали составить ему партию в то время, когда Елена, урожденная Прокофьева, была на выданье. И до сих пор, уже будучи замужними дамами, матерями семейств, они — кто в тайне, а кто и открыто — завидовали графине Петровской. Ее муж являлся одним из тех редких в высшем свете людей, о ком даже самая злая молва не разносила никаких сплетен. Владимира Ивановича никто не мог упрекнуть даже в намеке на неверность супруге, или в склонности к игре, или в тайном пьянстве. Он был хорош собой, богат, галантен, остроумен. Словом, Владимир Петровский имел репутацию совершенного мужчины.
Сейчас, когда поезд уже приближался к Санкт-Петербургу, Елена не могла найти себе места от радости. Наконец-то она увидит милое, немного застенчивое лицо любимого мужа, прижмется к его гладко выбритой щеке, почувствует родной запах… Владимир обязательно встретит ее с цветами. А дома их уже будет ждать праздничный обед. На двоих…
Елена опять загрустила и подумала: «Может, стоит взять в приживалки какую-нибудь бедную родственницу? Будет хоть какое-то еще живое существо в доме… Или собачку завести? Кто доставит мне меньше хлопот?» Какое-то время ее мысли занимали эти идеи, и Елена Павловна пришла к выводу, что, хоть на родственницу нужно больше тратиться, ведь ее следует не только кормить, но и одевать, все же и пользы от нее больше. Какой именно? графиня еще не успела понять, потому что в вагоне все засуетились, начали вставать, доставать с верхних полок картонки, и Елена тоже заволновалась, прильнула к окну, надеясь заметить мужа, дожидавшегося ее на перроне.
Поезд совсем замедлил ход и не спеша подполз к вокзалу. Не отрывая взгляда от окна, Елена поправила шляпку и натянула серые перчатки. Пока она не заметила Владимира среди встречающих, но, зная его отношение к толпе, легко было предположить, что граф ожидает прибытия поезда чуть в стороне. Елена ни секунды не сомневалась, что муж с нетерпением ожидает ее прибытия.
И, когда поезд, дернувшись, замер, графиня с улыбкой устремила взор к дверям, где с минуты на минуту должен был появиться граф Петровский. Ее Владимир. Ее любимый…
Спустя четверть часа Елена Павловна сошла со ступеней вагона, оглушенная, совершенно потерянная. В самых страшных снах ей не могло привидеться, что муж не встретит ее после столь долгой разлуки. Все письма, что она получила за эти месяцы, были нежны, и ни одна строчка в них не предвещала беды.
«С ним что-то стряслось! — поняла она в ужасе. — Он болен… Он ранен на дуэли… Произошло нечто страшное…»
Окликнув носильщика, Елена Павловна велела найти извозчика, и, подгоняя мужика, быстро пошла за ним следом. Ноги ее не слушались, но она заставляла себя торопиться — вдруг еще успеет застать Владимира живым, спасти его. Ей уже мерещилось его бледное, заострившееся лицо на белоснежной подушке, исхудавшие руки на одеяле… Только бы успеть! Никто, кроме нее, не сможет ему помочь.
Кусая губы до крови, Елена забралась в экипаж, велела извозчику гнать что есть мочи. Забившись в угол, она попыталась успокоить себя тем, что Владимир мог просто не получить ее телеграмму и, следовательно, не знать о ее приезде. Такого до сих пор не случалось, почта приходила исправно, но ведь какое-то объяснение есть тому, что муж не встретил ее! Пусть уж лучше это будет вина почты, чем какая-то страшная болезнь…
Всю дорогу до дому Елена Павловна нервничала и то стягивала перчатки, потому что ей становилось невыносимо жарко, то снова надевала, вспомнив о приличиях. Желанная встреча с родным Петербургом, что так долго грезилась ей, была скомкана. Графиня Петровская не замечала ничего и никого вокруг, не искала, как раньше, знакомые лица и экипажи… Она могла думать только о том, что извозчик преступно нетороплив, а между тем Владимир… «Ах нет! — пугалась она самых страшных предположений. — С ним ничего не может случиться!»
В дом она вбежала, даже не позаботившись о вещах. Показавшийся ей слегка напряженным старый дворецкий встретил ее внизу:
— Госпожа графиня! Мы счастливы приветствовать вас!
— Где Владимир Иванович? — резко оборвала его Елена Павловна. — Что с ним? Он болен?
— Никак нет-с. Владимир Иванович находятся в полном здравии.
У нее отлегло от сердца. Сразу ощутив дрожь в ногах, графиня опустилась на стул, стоявший в холле.
— Ну, слава Богу! Что же тогда? Вы не получили мою телеграмму?
— Получили-с. Только вот… — дворецкий замялся.
— Ну же, Ферапонт! Что случилось?
— Господин граф еще не изволили прочитать эту телеграмму.
Елена опять обмерла:
— То есть как? Его не было дома? Погоди, когда же я отправила телеграмму? Да еще третьего дня! И ты хочешь сказать, что Владимир Иванович за это время не появился дома?
— Так ведь господин граф… уже три месяца как в Дубровке изволят жить, — запинаясь, произнес дворецкий.
Слуги побаивались Елену Павловну. Она никогда не отличалась тем демократизмом, который в муже ей казался чрезмерным. Нельзя же, в самом деле, относиться к челяди как к равным! А граф Петровский мог запросто поболтать с тем же Ферапонтом, который помнил его еще мальчиком. Или начать по-дружески расспрашивать кухарку, чем она предполагает удивить гостей на званом обеде. Елена и сама интересовалась этим, чтобы в качестве хозяйки не ударить лицом в грязь, но не таким же панибратским тоном! Она частенько выговаривала за это мужу, но делала это так любовно, — а иначе и не могла к нему обращаться, — что, наверное, поэтому Владимир и не осознавал до сих пор, как нелепо выглядит со стороны его поведение со слугами.
Слова дворецкого словно громом поразили ее:
— В Дубровке? Да ты не ошибаешься ли?
«Почему я ничего не знала об этом? — пробежала тревожная мысль. — В своих письмах он ни словом не обмолвился о том, что отправляется в поместье… Более того, уже не первый месяц живет там, судя по словам этого старого идиота. Что все это значит? Из любого его письма следует, что он находится в Петербурге. Почему Владимир скрывал от меня, что уехал в Дубровку?»
