Наталья Павлищева - Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного
И не заинтересовался бы вообще, все произошло нечаянно, просто услышал, как чистый, словно серебряный колокольчик, голос читал стихи о раненном любовью сердце. Почему-то это поразило в самое сердце, забыть не смог голосок. Потребовал привести новеньких, хотелось снова услышать этот голос, увидеть ту, которой он принадлежит.
Их собрали в большой комнате, в углу посадили музыкантов, на диване среди подушек устроился сам Сулейман, почему-то мрачный и молчаливый, на соседнем валиде-султан, кизляр-ага суетился, как курица-наседка, стараясь, чтобы все было правильно. Только, как правильно, не знал никто, султан никогда не просматривал новеньких вот так. Ему все равно, новая ли наложница: ведь, взяв однажды, он редко запоминал их. Как можно запомнить женщину, если их перед тобой сотни?
– Повелитель позволит показать девушек?
– Какая из них пела?
Хафса с изумлением смотрела на сына, а кизляр-ага снова засуетился, выводя вперед невысокую девушку:
– Вот она. Хуррем.
– Когда Повелитель успел услышать ее пение? – валиде поинтересовалась шепотом.
Сулейман усмехнулся:
– Ночью пела, когда даже соловьи спят. А еще стихи читала. – Он встал и подошел к девушке ближе. – Мне прочтешь?
Роксолана чувствовала, что готова свалиться без чувств прямо здесь. Ей стоило большого труда взять себя в руки, просто поняла, что это единственный шанс побыть рядом с Повелителем хоть миг, хотя бы те минуты, пока читает стихи. Вскинула голову, подняла на него зеленые, полные слез глаза и прочитала:
Не лови ту газель, которую гонит лишь страх.
Ни к чему тебе птица, застрявшая в тонких силках.
Излови соловья, выводящего трели на ветке,
Но такого, какой не познал еще плена и клетки.
Сулейман усмехнулся:
– А что там было про сердечко?
Губы Роксоланы чуть дрогнули. Повелитель запомнил стих?
Повторила. Снова потупилась, силясь не залиться слезами. Он поднял ее лицо за подбородок:
– А плачешь чего?
Хотела сказать: от любви, но не решилась, только посмотрела и одним взглядом все сказала.
Валиде не поверила своим глазам: Сулейман… покраснел! Повелитель, перед которым трепетала половина мира, покраснел, едва глянув в залитые слезами зеленые глаза своей наложницы! О, Аллах! Они переглянулись с кизляром-агой, словно спрашивая: не снится ли?
А Сулейман, смутившись, вдруг попросил:
– А… танцевать можешь?
Сказал, только чтобы что-то сказать, чтобы не стоять столбом перед этой девчонкой, которая ему по плечо, не краснеть от слез в ее пронзительно-зеленых глазах.
– Да.
Прошептала, не в силах произнести громче. Уже внутри поняла, что если отвергнет, то завтра в петлю. А где-то в глубине души знала другое: не отвергнет!
– Ну, так танцуй! – выручила смутившегося сына мать.
Султан остался стоять, глядя на нее, такую маленькую, сверху вниз.
Роксолана кивнула, музыканты затянули мелодию. Ей бы скинуть халат, остаться в одних шароварах и полупрозрачной полоске, скрывавшей грудь, заходить бедрами, как учили еще в Кафе, чтоб пожелал Повелитель заключить эти бедра в объятья своих ног (так твердила им Зейнаб!). А она вдруг… повела плечиком и поплыла лебедушкой! Ногами перебирала мелко-мелко, отчего казалось: не идет, а плывет над землей. Глаза опустила долу, бровями чуть дрогнула, ручку отставила – лебедь она и есть! И золотистые волосы, скрывшие всю спину…
Если и мог выбраться из любовного омута Сулейман, то после этого совсем нырнул в него, не оказывая сопротивления.
– Приведешь ко мне, – бросил кизляр-аге почти на ходу, самому сказать Роксолане, чтобы была готова, не хватило духа, боялся еще раз глянуть в эти зеленые глаза и пасть перед ней на колени прямо там, на виду у всех.
Роксолана растерянно смотрела вслед. Даже имени не спросил! Вот тебе и стихи, вот тебе и танец.
К девушке подскочил кизляр-ага, запричитал:
– Слышала, что сказал Повелитель, слышала? Иди, подготовься. Сейчас же иди!
– К чему?
Кизляр-ага только ручками всплеснул, валиде-султан рассмеялась, поднимаясь со своего места:
– Повелитель тебя к себе позвал. Понравилась.
Хафса была довольна. Все удалось без особых трудов. В том, что эта девочка долго в объятьях Сулеймана не задержится, не сомневалась, но на время мысли султана займет, а главное, мысли Махидевран и Гульфем.
Теперь у них будет соперница. Странная соперница, перед которой покраснел сам Повелитель. Валиде-султан знала, что если промолчит кизляр-ага, то уж видевшие всю сцену наложницы непременно разнесут подробности по гарему. Запретить бы, но она даже кизляр-аге, который попытался сказать рабыням, чтоб не болтали, сделала знак:
– Пусть болтают. У Повелителя новая икбал – Хуррем.
Кизляр-ага не выдержал, снова всплеснул руками:
– Из рабынь в икбал, минуя гезде!
Это и впрямь удивительно – новенькая так понравилась Повелителю, что он выделил ее столь необычным способом.
Но кадина Махидевран не позволила новой наложнице посетить спальню Повелителя; это к лучшему, потому что на следующий день он приказал привести ее к себе как была – не наряженной и не раскрашенной.
Даже теперь, через много лет, вспоминая тот вечер, Сулейман не мог сдержать улыбку…
Он стоял, отвернувшись к окну и прислушиваясь, уже по легким шагам понял, что пришла та, которую ждал, но обернулся на всякий случай с серьезным, почти строгим лицом. И увидел испуганную девочку, просто не знающую, как себя вести.
– Подойди сюда.
Она сделала два шага и остановилась, не решаясь ни шагнуть ближе, ни пасть на колени, потому что он смотрел в лицо.
– Вчера тебя не пустили? – в голосе смех.
– Нет.
– А сегодня ты не причесана… – его пальцы уже касались волос, вызывая у нее дрожь, – не одета…
– Я не успела, Повелитель… Кизляр-ага торопил…
– Я приказал. Пойдем, – сильная рука взяла ее за руку и потянула во вторую комнату. Халат остался валяться на полу в первой.
Это была спальня и, видно, личная библиотека, потому что стояла кровать под большим балдахином, диваны, а на столике лежали книги.
Заметив взгляд Роксоланы, прикованный к фолиантам, Сулейман улыбнулся:
– Читать умеешь?
– Да.
– Любишь?
– Да.
– Садись.
Роксолана присела на краешек большого дивана.
– Где научилась?
– В Кафе.
– В Кафе? Откуда ты родом?
– Из Рогатина. Славянка.
– Это я вижу. А в Кафу как попала?
Она не знала, можно ли говорить, но решилась:
– На наш город татары налетели, в плен захватили, увезли в Кафу. А там уже в школе учили.
– Чему?
– Многому: поэзии, арабскому, персидскому, турецкому, греческому, философии…
