Кэтрин Коултер - Наследник
— Мне очень жаль, милорд, но это невозможно.
— Черт побери, Брэнион, делайте, что вам говорят! Я хочу побыть с моей женой. У меня есть к ней несколько вопросов, и сейчас самое время получить на них ответы. Оставьте нас одних. Черт возьми, у меня есть на это право — я ее муж!
Граф шагнул к кровати, и доктор увидел, как его правильные черты исказили страх и гнев. Да, страх и гнев — странное сочетание, но это было именно так.
Доктор осторожно положил руку графини поверх одеяла. Ему хватило нескольких секунд, чтобы обуздать свои чувства — он ненавидел этого человека с тех пор, как узнал, как тот обращается со своей хрупкой и нежной женой.
— Сожалею, милорд, но ее светлость графиня больше ничего не слышит и не чувствует. Она скончалась несколько минут назад. Перед смертью страдания отпустили ее. У нее был легкий конец.
— Не может быть! О дьявол! — Граф кинулся к доктору, пытаясь его оттолкнуть.
Доктор поспешно отступил. Граф шагнул к постели жены, молча посмотрел на ее бледное застывшее лицо, потом взял ее за запястье и легонько встряхнул. Доктор Брэнион твердо положил свою ладонь на его руку:
— Графиня мертва, милорд. Мы больше ничего не сможем для нее сделать. Как я уже сказал, у нее был легкий конец.
Граф в оцепенении застыл у кровати. Так он стоял довольно долго. Наконец он отвернулся и сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к доктору:
— Черт, как не повезло! Не поспел вовремя. Проклятие! Дьявол бы побрал этих французов — лживые мерзавцы! Вечно норовят обвести тебя вокруг пальца, мошенники.
И, не взглянув больше на свою мертвую жену, граф резко повернулся и вышел из комнаты, громко стуча каблуками по дубовому полу.
Глава 2
Четыре человека окружили кровать, на которой среди мокрых от пота простыней лежала, скорчившись от боли, нагая женщина. Доктор давно уже бросил свой сюртук на спинку стула, расстегнул воротник свободной белой сорочки и закатал рукава. Губы его были плотно сжаты, усталые складки пролегли в уголках рта, лоб покрылся бисеринками пота. Доктор был молод, и сейчас в его руках находилась жизнь юного создания — ей едва исполнилось восемнадцать.
Акушерка и экономка с побелевшими лицами молча стояли в изголовье кровати, беспомощно опустив руки.
В комнате было так жарко, душно, что несчастная женщина, измученная болью и страданием, сбросила с себя простыни, не заботясь о том, что ее раздувшееся тело открыто взорам окружавших ее людей. Она уже не способна была ни о чем думать — даже о боли, которая то отпускала ее, то накатывалась снова, вызывая хриплые стоны и вскрики из ее пересохшего горла.
Молодая женщина только что пришла в себя и теперь лежала, тяжело дыша, в ожидании очередного приступа мучительных схваток. Она взглянула в лицо доктору, в ее огромных голубых глазах застыли страх и страдание.
Доктор склонился над ней, отер струйки пота со лба и поднес к ее губам стакан с водой.
— Выпейте воды, леди Энн. Прошу вас. Не торопитесь, пейте медленнее — я подержу стакан столько, сколько потребуется.
Когда она утолила жажду, он тихо, но внушительно сказал ей:
— Леди Энн, вы должны попытаться еще раз. Соберите все свои силы, когда я вам скажу. Вы поняли меня?
Она облизала языком потрескавшиеся губы и всхлипнула — жалобно и беспомощно. Да она и была беспомощной пленницей своего собственного тела и страданий, которые никто не в силах был облегчить. Господи, как бы освободиться от этого грузного тела, которое причиняет ей такую невыносимую боль! Она встретила твердый взгляд темных глаз доктора, и ей вдруг захотелось раствориться в нем, стать с ним одним целым. Ее желание было таким сильным, что на мгновение доктор почувствовал, как душа этой некогда смешливой нежной девушки коснулась его души. Голос его дрогнул, когда он опустился перед ней на колени и сжал ее пальцы:
— Леди Энн, прошу вас, не сдавайтесь! Пожалуйста, помогите себе, помогите мне. Я знаю, вы сможете это сделать. Вы сильная. Вы будете жить. Вы сделаете это, вы должны это сделать! Вы родите этого ребенка.
В это мгновение ужасный, душераздирающий крик вырвался из ее груди, и она снова потеряла ощущение реальности происходящего — она чувствовала только жестокую боль, раздиравшую ее изнутри.
Доктор проворно запустил руку внутрь нее и, нащупав головку ребенка, крикнул:
— Тужься! Сильнее, говорю тебе!
Какую-то долю секунды он колебался, потом положил ладонь ей на живот и что есть силы надавил на него.
Ее отчаянный крик и крик ребенка раздались одновременно, и радостное облегчение затопило его душу.
Доктор тихо прошел в библиотеку графа и устало остановился в дверях полутемной комнаты с зашторенными окнами.
— У вас родилась девочка, милорд. Поздравляю! Она ваша копия. Ваша жена сейчас очень слаба, но она будет жить.
Он так устал, что сам удивлялся, как еще держится на ногах.
Граф небрежно стряхнул пылинку с безукоризненно сшитого сюртука, с отвращением покосился на забрызганную кровью рубашку доктора и равнодушно промолвил:
— Так вы, Брэнион, говорите, девочка? Ну что же, это ее первый ребенок. Она молода, и у нее впереди еще достаточно времени, чтобы родить мне сыновей. Я бы хотел получить наследника в следующем году. Женщины ведь обожают детей. Ей вскоре захочется иметь еще одного ребенка. Ее слабость и потеря сил — сущая чепуха. Она забудет о своем недомогании через неделю, если, конечно, ребенок выживет. Видите ли, к большинству новорожденных судьба не столь благосклонна. Элсбет повезло, но кто знает, как все сложится в этом случае?
В душе доктора поднималась глухая ярость. Неужели этот человек не слышал, как кричала его жена? Ее страданиям, казалось, не было конца. Лица всех домашних, включая последнего слугу, были бледны как мел. Конечно же, граф слышал ее крики. И уж конечно, эта женщина была ему не посторонняя, и он в какой-то мере нес ответственность за ее теперешние страдания.
Доктору никогда не забыть, как она мучилась. Он готов был убить графа — не потому, что она забеременела от него, но потому, что он в эти страшные часы был безгранично равнодушен к своей несчастной жене. Ему было все равно, этому чертову мерзавцу! Да, он хотел убить графа. Больше всего на свете сейчас он хотел этого. Пустить ему пулю в лоб. Но нет, он не сможет этого сделать. Доктору чудовищным усилием воли удалось взять себя в руки, и он произнес бесстрастным тоном профессионала, хотя ему хотелось кричать:
— Боюсь, что это невозможно, милорд. — Он помедлил, заметив, как потемнело лицо графа.
Красивое, умное лицо, которое доктор Брэнион ненавидел всем сердцем. Что ж, ему доставит удовольствие сообщить ему эту неприятную новость.
