Джулия Куинн - Лондонские тайны
Слуги тоже все знали. Не то, чтобы их был легион. Валентайны жили довольно хорошо, имели опрятный дом в Суссексе(3) и сотню в год, до сих пор поступавшую в качестве приданого Катарины. Но все это отнюдь не походило на блестящее богатство, и слуг у Валентайнов было всего восемь: дворецкий, повар, экономка, конюх, два лакея, горничная и посудомойка. Большинство из них держалось за место, несмотря на периодические неприятные обязанности, связанные с пьянством хозяина. Сэр Лайонел, хоть и был алкоголиком, не становился злобным во хмелю. Не был он и скупердяем, и горничные быстро привыкали справляться с учиняемым им беспорядком, ведь это означало лишнюю монетку, если хозяин помнил о своих выходках достаточно, чтобы их стыдиться.
Гарри сам не понимал, почему продолжает убирать за отцом, ведь он определенно мог оставить это кому–то другому. Возможно, он не хотел, чтобы слуги знали, насколько часто это происходит? Может, ему нужно было идущее изнутри напоминание о вреде алкоголя? Он слышал, что отец его отца был точно такой же. Передаются ли такие вещи по наследству?
Этого он знать не хотел.
А потом, совершенно неожиданно, Grandmère умерла. Никакой мирной смерти во сне – Ольга Петровна Оболенская–Делл никогда бы не оставила этот мир столь скучно. Она сидела за обеденным столом и как раз собиралась опустить ложку в суп, как вдруг схватилась за грудь, издала несколько хрипов и рухнула. Позже было замечено, что она, видимо, сохраняла некое подобие сознания, когда упала на стол, поскольку лицо ее промазало мимо супа, но при этом она как–то умудрилась ударить ложку так, что послала хорошую порцию обжигающей жидкости через стол прямо в сэра Лайонела, чья реакция к заходу солнца здорово замедлилась.
Гарри всего этого не видел. В свои двенадцать он еще не был допущен обедать с взрослыми. Но Анна видела все и, задыхаясь, расскаывала брату.
– А потом он сорвал с себя галстук!
– Прямо за столом?
– Прямо за столом! Видел бы ты этот ожог! – Анна вытянула руку и развела большой и указательный пальцы сантиметра на три. – Вот такой!
– А Grandmère?
Анна посерьезнела, но не слишком.
– Думаю, она умерла.
Гарри сглотнул и кивнул.
– Она была очень старая.
– Девяносто, не меньше.
– Не думаю, что ей было девяносто.
– Она выглядела на девяносто, – проворчала Анна.
Гарри промолчал. Он не представлял себе, как должна выглядеть женщина в девяносто лет, но у Grandmère определенно было больше морщин, чем у всех, кого он знал вместе взятых. – И знаешь, что самое странное? – спросила Анна и наклонилась поближе к Гарри. – Мама.
Гарри моргнул.
– Что она сделала?
– Ничего. Вообще ничего.
– Она сидела рядом с Grandmère?
– Нет, я не об этом. Она сидела по диагонали через стол – слишком далеко, чтобы помочь.
– Тогда…
– Она просто сидела, – отрезала Анна. – И не двинулась с места. Даже вставать не начала.
Гарри обдумал эту информацию. В ней, как ни грустно, не было ничего удивительного.
– У нее даже выражение лица не изменилось. Она просто сидела там вот так, – Анна придала своему лицу абсолютно отсутствующее выражение, и Гарри должен был признать, что она в точности скопировала материнское.
– Знаешь, что я тебе скажу, – заявила Анна. – Если бы она рухнула в суп прямо передо мной, я бы, по крайней мере, удивилась. – Она покачала головой. – Они оба просто смешны. Отец только и делает, что пьет, а мама только и делает, что вообще ничего не делает. Клянусь тебе, я жду не дождусь своего дня рождения. Мне плевать, что мы должны соблюдать траур. Я выйду замуж за Вильяма Форбиша, и они ничего не смогут с этим поделать.
– Не думаю, что тебе стоит волноваться, – ответил Гарри. – У мамы, скорее всего, нет никакого мнения на этот счет, а отец будет слишком пьян, чтобы что–то заметить.
– Пффффф! Пожалуй, ты прав. – Губы Анны печально скривились, а потом, с неожиданной для нее сестринской нежностью, она наклонилась вперед и сжала плечо Гарри. – Ты тоже скоро уедешь. Не беспокойся.
Гарри кивнул. Он должен был отправиться в школу всего через несколько недель.
И хоть он и чувствовал себя несколько виноватым, что уезжает, а Анна и Эдвард остаются, это чувство утонуло в затопившем его облегчении, как только он выехал за ворота.
Хорошее дело – этот отъезд. Из уважения к Grandmère и ее обожаемым монархам, можно даже сказать «великое дело».
Студенческая жизнь Гарри оказалась именно такой замечательной, как он рассчитывал. Он учился в достаточно серьезной школе для мальчиков, чьи родители не обладали нужными средствами (или, как в случае с Гарри, заинтересованностью), чтобы послать детей в Итон и Хэрроу.
Гарри любил школу. Любил. Любил классы, спортивные занятия, любил, что перед сном не надо делать обход всех темных углов здания, проверяя, где его отец и молясь, чтобы он отключился до того, как его вырвет. В школе Гарри прямо шагал из общего зала в спальню и любил каждый бедный событиями шаг по дороге.
Но все хорошее когда–то кончается, и в девятнадцать лет Гарри окончил школу, вместе с остальными учениками его класса, включая его двоюродного брата и лучшего друга, Себастьяна Грея. Предстояла церемония окончания, большинство мальчиков хотели отпраздновать это событие вместе с родителями, но Гарри «забыл» сообщить о нем своей семье.
— Где твоя мать, — спросила тетя Анна. Как и у сестры, у нее совершенно не было акцента, несмотря на то, что Ольга говорила с ними только по–русски. Анна вышла замуж удачнее Катарины, за второго сына графа. Это не поссорило сестер. Ведь сэр Лайонел, в конце концов, был баронетом, а это значило, что Катарина могла называться «леди». Но у Анны были связи, и деньги и, что, возможно, важнее – муж, который (до безвременной кончины два года назад) редко пил больше двух бокалов вина в день.
И Гарри пробормотал что–то невнятное о том, что мать его несколько устала. Анна отлично поняла, что это значит – что если бы приехала его мать, отец приехал бы тоже. А после грандиозного представления с заиканием, учиненного сэром Лайонелом на церемонии начала обучения в Хесслуайт в 1807, Гарри тошнило от самой мысли пригласить отца в школу еще раз.
Сер Лайонел, перебрав, переставал произносить звук «с», и Гарри отнюдь не был уверен, что переживет еще одну речь для «Бешподобного, блештящего шобрания», особенно если для ее произнесения отцу тоже потребуется влезть с ногами на кресло.
Как раз, когда на минуту воцарилась тишина.
Гарри тогда пытался стащить отца вниз, и ему бы это удалось, если бы ему помогла мать, сидящая с другой стороны от сэра Лайонела. Однако она смотрела прямо перед собой, как и всегда в подобных ситуациях, и изображала, что ничего не слышит. И поэтому Гарри пришлось дернуть отца в сторону, что лишило его равновесия. Сэр Лайонел с криком и грохотом полетел вниз, треснувшись щекой о спинку кресла прямо у Гарри перед носом.
Иного мужчину это могло бы рассердить, но не сэра Лайонела. Он только глупо улыбнулся, назвал Гарри «чудешным шыном», а потом выплюнул зуб.
Гарри до сих пор хранил его. И больше ни разу не позволил отцу переступить порог школы. Даже если он из–за этого оказался единственным учеником без родителей на церемонии в честь окончания учебы.
Тетя настояла на том, чтобы проводить его домой, и Гарри был ей за это благодарен. Он не любил гостей, но тетя Анна и Себастьян все равно уже знали о его отце все, что только можно – во всяком случае, почти. Гарри не рассказывал о тех 126 случаях, что он мыл за отцом пол. Или о недавней потере любимого бабушкиного самовара, у которого от серебрянной основы откололась эмаль после того, как сэр Лайонел споткнулся о стул, совершил на удивление изящный прыжок (видимо, в попытке обрести равновесие) и плюхнулся животом на сервант.
Еще в то утро были безнадежно испорчены три тарелки яиц и ломоть ветчины.
С другой стороны – собаки, наконец, наелись вволю.
Хесслуайт был выбран за близость к дому Валентайнов, поэтому всего через полтора часа они уже повернули на подъездную аллею и оказались на финишной прямой.
— Деревья в этом году так дружно зазеленели, — заметила тетя Анна. – Уверена, розы твоей мамы чувствуют себя отлично.
Гарри безразлично кивнул, пытаясь определить, сколько времени. Еще день или уже ранний вечер? Если последнее, то их придется пригласить на ужин. Он в любом случае вынужден будет пригласить их, тетя Анна обязательно захочет поздороваться с сестрой. Но если все еще день, они не станут ожидать ничего кроме чая, и возможно им удастся побыть в доме, так и не встретившись с отцом.
Иное дело – ужин. Сэр Лайонел всегда настаивал на том, чтобы к ужину переодевались. Это, как он любил повторять, отличает джентльмена. И даже если за столом было мало народу (в 99 процентах случаев лишь сам сэр Лайонел, леди Валентайн и кто–то из детей), он любил играть радушного хозяина. А это означало бесконечные истории и bon mots (остроты, фр), вот только сэр Лайонел как правило, забывал середину истории, а его mots были не такими уж bon.
