Анн Голон - Анжелика в Квебеке
— Напротив!
Г-жа ле Башуа казалась совершенно успокоенной. Она считала, что Анжелика неверно понимала реакцию мужчины, ведь он признавал ее власть над ним и отдавал должное тому огромному счастью, что она ему дарила.
— Милочка моя… Мужчины не любят проявлений восторга… Они не нуждаются в нем. Только очень молодые, быть может… Их пугает полное отсутствие уверенности, непостоянство, отсутствие привязанности. В семейной упряжке они хотят держать вожжи в своих руках. Заявить о себе… Их хладнокровию постоянно что — то угрожает. Они боятся проявлений слабости, неверно истолкованных.
— Вы считаете, что его жестокость и упоение удовольствиями лишь скрывали его желание защититься?
— Возможно. Женщины всегда хранят глубоко в душе секреты своих восторгов. Мы скрываем их даже на исповеди. Мы легче теряем голову, благоразумие. Если бы они все знали о нас…
Г-н Гобер де ла Мелуаз, привлеченный перешептываниями и всхлипываниями, поднялся, чтобы положить этому конец. Чтобы не нарываться на замечания, обе женщины спешно покинули собор.
— Прогуляемся немного по площади. Полюбуемся вишнями и послушаем журчание ручейка. Так о чем мы говорили? Расскажите мне о ваших признаниях.
— Что вы хотите этим сказать?
— Какие ваши чувства вы не скрывали от него? В чем вы ему признавались? Что вы ему говорили о чувствах, которые он вам внушает?
Анжелика вспомнила слова любви, которые он так часто говорил. Как он умел придать всему неповторимость и блеск, как он учил ее узнавать себя, как он утешал ее. Он говорил ей: «Я влюблен в ту женщину, какой вы стали. Раньше я мог жить без вас. Теперь не могу…»
Что она отвечала ему?
Иногда, в порыве нежности, желая перейти барьер робости, стыда или страха, ей хотелось засыпать его словами, быть может наивными, но выражавшими то, что она чувствовала, то, чем он был для нее. Ей хотелось бы броситься перед ним на колени либо обнять его, целовать его в порыве обладания.
— Но… возможно, ему это не понравилось бы, — произнесла она.
— Что я вам говорила? В нас самих столько преград, мешающих нам насладиться нашим счастьем. Вам еще многое откроется, много дорог ждут вас впереди… Только влюбленные хорошо знают друг друга, а считают, что им ничего не известно о том сокровище, которым они обладают. Мы постоянно влюбляемся, но проходит время, и мы считаем, что прошлая любовь ничего не значит, вот теперь мы любим по-настоящему…
— Гордость заменяет мужчинам корсет, — говорила она. — Они никогда не расстаются с ней, либо расстаются с большим сожалением, как и женщины. Они с боязнью расшнуровывают ее завязки, как воин снимает в бою свои доспехи. Наш Пейрак никогда не был таким, даже когда он был молодым дерзким гасконцем, нетерпеливым, жадным до всего. Я хорошо знаю всю его жизнь в мельчайших деталях. Он предпочитал любовь, как развлечение, как искусство, а вы научили его тому, что он сам, поэт, трубадур, прекрасно знал — что любовь жалит, впивается в сердце. Вы показали ему те тайники чувств, в существовании которых он сомневался либо считал для себя возможным уклониться от них. Но такой человек, как он, не должен жалеть о том, что эти барьеры им пройдены.
Г-жа ле Башуа замолчала, казалось, она о чем-то задумалась.
— Признаюсь вам, он производит на меня впечатление… Он мог бы очень взволновать меня… Но есть огни, которые не нужно пытаться обратить на себя… Я хорошо себя знаю… Мне было бы недостаточно одного раза. А я совсем не уверена, что он предоставил бы мне больше… Это погубило бы меня. Вот видите!
Смеясь, она покачала головой.
— Для него вы — женщина, которую невозможно забыть. И он никогда не излечится от этого! Он сам это знает. Такой мужчина, как он, прекрасно с этим справляется, а вы… вы можете делать все, что угодно… Даже глупости… Это ничего не изменит… Счастливая! Какая же вы счастливая! — Она с нежностью посмотрела на Анжелику, и под взглядом ее голубых сияющих глаз Анжелика впервые подумала о том, что перед ней стоит женщина, которая могла бы быть ее единственной соперницей в Квебеке.
***«Счастливая! Какая же вы счастливая», — повторила на прощание г-жа ле Башуа, дружески похлопав веером по плечу Анжелики. «Счастливая, у вас есть все!»
Пришло письмо от настоятельницы урсулинок, что ее хотят видеть в монастыре. Она отправилась туда, сделав передышка в своих страданиях. По-видимому, наставницы хотят поговорить с ней об Онорине, ее успехах и проказах.
Маленькие девочки танцевали под цветущими яблонями. «Жаворонок! Милый жаворонок!»
Мать-настоятельница прежде всего с сожалением признала, что они сразу же не отблагодарили ее за то, что она спасла их жизни.
— Наше затворничество, мадам, требует определенных жертв, и мы не можем порой побежать к нашим друзьям, чтобы поцеловать их руки.
Наставница Магдалина хотела бы побеседовать с ней, ей было счастливое видение, и она должна сообщить советы Господа нашего.
Что касается Онорины, то она всеобщая любимица. С ней не бывает никаких хлопот, если обращаться к ее сердцу. Во дворе ее ждала наставница Магдалина.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы дорого заплатили за свое мужественное противостояние демонам. Знайте, что они всегда мстят нам. Несмотря на все милости Господа нашего, мы вынуждены оставлять врагам нашим кусочек самих себя, чтобы удовлетворить их ненасытность. Тем самым мы отвлекаем их внимание от более серьезных ставок, сводя наши собственные жертвоприношения к минимуму.
На этот раз Анжелика не спросила: «Что вам известно?». Она понимала, что мать Магдалина догадалась о переживаемом ею душевном кризисе. Она ответила, что, на ее взгляд, часть, которую она заплатила демону за то, чтобы спасти Квебек, не такая уж минимальная, но это трудно объяснить монахине .
Чтобы ничего не усложнять, она доверилась матери Магдалине, что узнала о неверности мужа.
— Неверность? Разве это доказательство отсутствия любви? — с наивным видом спросила мать Магдалина.
— …Не нужно проливать столько слез. Ваши друзья, ваши сыновья живы, ваша малышка жива. Ваш любимый муж жив. Благодарите небо! Самой ужасной на земле может быть только смерть, с ней ничто не сравнимо.
Решительно, весь мир объединился, чтобы успокоить ее. Есть люди, которые не могут вызывать жалость. Ведь она не одна проливала слезы. В Квебеке до сих пор подсчитывали убитых.
С юга к городу направлялась флотилия, и поднятые паруса больших лодок породили слух, что это возвращается армия. Но это были всего лишь монреальцы в своих бело-голубых колпаках.
На набережные вместо сетей с рыбой были выброшены слухи и новости. Ведь столько всего случилось: роды, смерти, свадьбы, ссоры, преступления, исчезновения, разрушения и успехи… Шум голосов временами заглушал шум борных вод.
