Ольга Михайлова - Ступени любви
— Бог мой, только не уверяй меня, что ты без ума от этого красавчика! — с отвращением перебила Чечилия.
— Господь с тобой, что ты говоришь? Но он странный… пришёл, сильно опоздав, не стал ни молиться, ни причащаться, а затерялся в толпе. Всё время оглядывался, словно искал кого-то, или боялся.
— Видать, на тебя приходил поглядеть. Но этот рыцарь не промах. В прошлый четверг Катарина Пассано поймала его, пристававшего к Виоле Меццани, сестре нашего кузнеца. Почти затащил на сеновал дурочку. Вот рассказать бы о том Бруно Меццани — тот бы ему живо ноги укоротил. Как у них это просто — ухаживает за знатной девицей, а на сеновал служанок затаскивает. Как Бьянка может очевидного не видеть, не понимаю. Тем более что всё знает…
— Знает? — изумилась Делия, — неужто ты ей всё рассказала?
— Нет, — злорадно хихикнула Чечилия, — не я, а Катарина. Она на него набросилась в овине, отходила кнутом, потом по двору погнала, а тут как раз Бьянка из окна и высунься. Увидела Катарину, и давай кричать, чтобы не смела та мессира Сордиано трогать. Да только не на ту напала! Это ей не монастырская сестрица Джованна, овечка кроткая, ни слова поперёк, синьора Пассано в ответ заорала так, что замок зашатался. Ну и про шашни мессира Пьетро, и где поймала его, и с кем — всё выложила, да ещё и Бьянку напоследок дурой безмозглой обозвала.
— И судя по всему, доставила тебе этим немалое удовольствие, — колко и язвительно заметила Делия, заметив сияющие глаза Чечилии, — разве нет?
— Почему нет? Конечно. — Чечилия подлинно развлеклась дармовым представлением под окнами, и даже не считала нужным скрывать это. — Я думала, это вразумит глупышку. По крайней мере, поймёт, что не стоит подымать голос на всех подряд. Катарину не перекричишь.
— Ну, а что Бьянка? Хоть на сей раз глаза у неё открылись? — поинтересовалась Делия.
— Какое там! Как слепая. Как она не видит, что он вовсе не влюблён в неё? — хмыкнула Чечилия. — Прибежала ко мне вся в слезах жаловаться на синьору Пассано. Как она-де смеет поносить порядочных людей да наговаривать на них! Ну, я и говорю ей, что Катарина много чего смеет — ведь она выкормила братца моего Чино, а кормилица, почитай, вторая мать. К тому же старуха умна, как сто чертей, и граф, говорю, к мнению её прислушивается, ведь именно она в прошлом году, мне шталмейстер рассказал, предсказала неурожай бобов и гороха, и велела закупить их в Ночето. И что? Как в воду глядела! А в этом году, предсказала прекрасный сезон охотничий — желудей да ягод по осени тьма была, да мышей-полёвок немерено, значит, и тетеревов, и куропаток, и дичи всякой будет много. Рико уже и седло, и арбалет обновил.
— А про Пьетро-то Бьянка что сказала? — Делия вернула сбившуюся подругу к сути разговора.
— А… Да ничего. Она говорит, что Катарина из ума выжила и наговаривает на благородного рыцаря всякие пакости. Она-де сама у Пьетро спросила, в чём дело. Оказывается, Сордиано хотел через Виолу кузнецу заказ передать на новые конские подковы, а тут эта полоумная Катарина на него и накинулась.
Делия усмехнулась и даже соизволила похвалить своего навязчивого поклонника.
— А он находчив, однако.
— С такой ослеплённой глупышкой чего стоит быть находчивым, — не согласилась Чечилия. — Он уже понял, похоже, что тебя ему не заполучить, и решил, что синица в руках — это тоже неплохо.
— Ты жестока к ней, — поморщилась Делия. — Она влюблена в него так же, как ты в Энрико.
— Вовсе не так же, — взвилась Чечилия. — Я Котяру насквозь вижу, и на шалости его кошачьи глаза не закрываю.
— А вот я дурочка… — пробормотала Делия, — все мечтаю о совершенстве, а ведь знаю, что всё это вздор. Но ведь вся судьба и благополучие женщины зависят от того, насколько рыцарственным будет её мужчина. Как же не искать благородного человека?
— Это верно, — согласилась Чечилия.
Тут, однако, разговор подруг был прерван: Раймондо ди Романо уходил и позвал сестру попрощаться. В комнату же Чечилии вошёл Челестино Чентурионе, её брат-близнец. Волосы юноши были влажными на концах, он только что пришёл из парильни. Чечилия всегда понимала своего младшего брата не то что с полуслова, но с полувзгляда. Сейчас Челестино был расстроен почти до слёз. Она бросилась к нему.
— Что случилось, Тино?
Тот тяжело вздохнул. Он привык поверять сестре мысли и чувства, ничего не скрывал от неё и сейчас с досадой рассказал, что забыл в парилке простыню, вернулся за ней — а там уже мылся мессир Ормани…
Сестрица изумлённо оглядела брата.
— Ну, и что?
— Ты не видела этого, — глаза Челестино расширились. — Это не человек, а гора мускулов. Я и сравниться с ним никогда не смогу.
Чечилия вздохнула. Она знала, как болезненно воспринимал Челестино хрупкость своего сложения, но сделала все, чтобы утешить брата, заверив его, что, повзрослев, он будет таким же, как мессир Ормани и их брат Чино. Но убедить малыша ей не удалось. Мальчик невидящим взглядом смотрел на стену, качал головой и повторял: «Ты не видела его…»
Оставшись одна, Чечилия снова задумалась, — конечно же, о предмете своего интереса. Права ли она? Что влекло её к этому белокурому мужчине, совсем не красавцу, и уж куда как не могущему тягаться с ней в знатности и богатстве? Почему ей был нужен именно он, — хотя она была прекрасно осведомлена о его бурных похождениях и любви к нему девиц? Почему сердце выбрало его?
Ей вспомнился вечер, когда она, совсем девчонка, сидела с пряхами поздним летним вечером. Крестьянки зубоскалили и прихорашивались, ждали парней. Когда приходил Энрико, все оживлялись, — и девицы, и ребятишки: Крочиато был мастер рассказывать разные истории, и не проходило и минуты, как на коленях Энрико пристраивался сынишка конюха, его обступали дети и требовали историй про чертей и про привидения. Тот, тараща свои и без того огромные глаза, улыбался и начинал рассказ о жизни одного благочестивого священника. Дьявол чрезвычайно долго изощрялся над ним, давши себе слово вывести его из терпения всякими злобными проделками. Когда почтенный патер читал свой требник, дьявол потихоньку подкрадывался к нему и клал лапу на то место книги, которое тот читал, а иногда внезапно захлопывал книгу или переворачивал страницы, а иногда задувал свечу. Всеми этими проделками дьявол хотел вывести из терпения святого человека, заставить его рассердиться, выговорить какое-нибудь бранное слово. Это был бы хоть и маленький, а всё же грех. Но лукавый напрасно старался. Патер переносил его штуки с таким безграничным терпением, что нечистый, видя, что от него ничего не добиться, вынужден был отстать.
Потом он рассказывал про одного бедняка, которого соседка уговорила намазаться какой-то мазью, и оба поднялись на воздух, помчались из Рима в Беневенто, опустились в тени развесистого орешника, где уже собралось целое сонмище колдунов и ведьм. Вся эта компания пила и ела, и они тоже уселись за стол. Но на столе не было соли. Растерянный бедняк, не привыкший есть без соли, спросил её для себя, даже не подозревая, что черти терпеть не могут соль. Однако, ему подали соль, и он так ей обрадовался, что невольно воскликнул: «Слава Богу, вот и соль!». И как только имя Божие было упомянуто, тотчас же все дьяволы, колдуны и ведьмы исчезли, а несчастный остался среди поля под деревом один и совершенно голый. Он в таком виде и побрёл к себе в Рим, выпрашивая дорогою подаяние. А кто виноват? Зачем поддаваться дьявольским искусам?
