Марша Кэнхем - Ветер и море
– Капитан далеко не великодушный принц. – Кортни потерла синяки на запястьях. – Но я не понимаю, почему нельзя просто отправить меня в трюм к остальным? Я ведь одна из них. Я принадлежу к ним. Я не прошу хорошего обращения или каких-то особых привилегий. И уж точно я не прошу вас рисковать ради меня жизнью. Я только хочу, чтобы меня поместили вместе с людьми моего отца и оставили в покое.
– Но вы должны понимать, почему это невозможно, – вздохнул Мэтью. – Вы были в клетке, видели условия в трюме...
– Видела, но видела и соратников своего отца. Я не могу оставаться здесь, в тепле и уюте, когда они там страдают. Если бы всю вашу команду избивали и морили голодом в вонючем тюремном трюме, вы могли бы думать о том, как спасти себя?
Мэтью нечего было ответить – конечно, она права. Сколько раз он подвергал себя опасности, не задумываясь о последствиях, не заботясь ни о чем, кроме благополучия своей команды. Его шрамы служили тому доказательством, как и шрамы Адриана. Изумрудные глаза жгли Рутгера, и он отвернулся.
– Пойдемте. К счастью, я распорядился, чтобы в моей каюте приготовили горячую ванну. И не могу не согласиться с лейтенантом Баллантайном: вам она нужна больше, чем мне. – И они направились к каюте доктора, располагавшейся на той же палубе возле кормы.
Они прошли мимо двух матросов, стоявших у трапа, ведущего наверх, но ни один из них, кажется, не заметил ничего заслуживающего внимания. Почтительно отдав честь доктору Рутгеру, они посторонились, чтобы дать им пройти по узкому коридору, а затем продолжили разговор, словно он и не прерывался. Сверху, с оружейной палубы, в коридор доносились шум и возбужденный смех – мужчины, недавно освободившиеся с дежурства, приветствовали тех, кто уже отдыхал с трубкой и кружкой эля; в воздухе смешались запахи морской воды, табака и пота людей.
Каюта доктора была меньше, чем у лейтенанта. Здесь стояли простая деревянная койка и книжный шкаф, одна из полок которого была откинута в виде стола, а все остальное свободное пространство занимала медная полуванна, наполненная теплой водой.
Полки шкафа были забиты медицинскими журналами с труднопроизносимыми названиями и страницами с загнутыми уголками; на столе стояли жестяная кружка с большим гусиным пером и чернильница без крышки на запятнанной чернилами промокательной бумаге; рядом с сальной свечой лежали заранее приготовленная длинная глиняная трубка и очки в проволочной оправе с квадратными стеклами, а на стул была свалена толстая стопка листов бумаги, исписанных наклонным почерком.
– Это, конечно, не дворец, – вздохнул Мэтью, заметив, что Кортни рассматривает каюту, – но меня вполне устраивает. Мыло и полотенце вы найдете в матросском сундуке, и там же лежит щетка для мытья. Я вернусь, скажем, через час и заново перебинтую вам руку.
Кортни крепко сжала кулаки, разрываясь между соблазном принять ванну и необходимостью скрывать свои слабости от этого янки, несмотря на его ласковые глаза и не менее ласковые слова. Непролитые слезы обожгли ей горло.
– Помните, несколько минут назад вы спросили, мог бы я думать о своем спасении, когда мои товарищи страдают?.. – Мэтью смущенно замолчал. – Так вот, пожалуй, не мог бы. Но я, наверное, подошел бы к этому по-другому. Оставаясь на свободе, я, вероятно, смог бы найти способ им помочь. Раздобыть дополнительно еду и воду... Я не говорю, что это очень легко или вообще возможно. Вероятно, даже произнося это, я в какой-то мере изменяю присяге, но... – Он заметил, что слезы исчезли из глаз Кортни и в ее взгляде внезапно вспыхнуло осознание того, что надежда, которую он в нее вселял, не была совсем уж несбыточной. – Но несколько раз в неделю я получаю доступ в трюм. Обычно находится мало желающих помочь мне в лечении узников, однако...
– Вы сделаете это? – прошептала Кортни, не веря своим ушам. – Вы позволите мне помочь им?
– Я врач, мисс Фарроу, а не солдат. Я мог бы случайно повернуться к ним спиной, но только при условии, что вы передадите лишь воду и пищу. И мне необходимо ваше обещание.
– И вы поверите обещанию дочери Дункана Фарроу? – Кортни была поражена. – Пирата, вора и убийцы?
– Я не думаю, что хотя бы один из этих эпитетов относится к вам, – усмехнулся Мэтью. – И да – я поверю слову дочери Дункана Фарроу, если буду уверен, что она его сдержит.
Удушающая паника, сжимавшая грудь Кортни, слегка отпустила ее, и она смогла почти нормально вздохнуть – в первый раз с тех пор, как ее доставили в каюту Баллантайна.
– Я даю вам это слово, доктор, – медленно произнесла она. – Я не буду пытаться организовать вооруженный мятеж.
Кивнув, Мэтью собрался уйти, но, словно вдруг вспомнив что-то, неловко добавил:
– И при условии, что вы никогда никому не расскажете об этом – даже лейтенанту Баллантайну.
– Ему, – она старалась говорить спокойно, – этому отъявленному мерзавцу, я не сказала бы даже, который час!
– Адриан хороший человек, – Рутгер поморщился, услышав, как легко грубость слетела с ее языка, – и его лучше иметь в союзниках. Вы должны быть благодарны ему за то, что он не припомнил вам обман и не бросил на растерзание волкам.
– Я так благодарна, что не могу дождаться, когда буду скрести ему пол и опорожнять ночной горшок, – язвительно отозвалась Кортни. – Что случилось с его последним слугой? Он умер от благодарности?
– Алан погиб в результате несчастного случая на палубе. – Мэтью побледнел так, словно получил пощечину. – Оборвался канат лебедки и ударил его по голове.
– Но... – Несколько секунд Кортни нервно вертела растрепанный конец веревки, служившей ей поясом. – Но если это случилось три месяца назад, почему никто не поспешил занять его место?
– Алан был братом лейтенанта. – У Мэтью опустились плечи, и он, тяжело вздохнув, произнес: – Адриан никому не позволял занять его место.
Глава 4
Миранда медленно провела пальцами по дубовому поручню, ощущая выбоины и царапины, портившие полированную поверхность, и, глубоко вдохнув свежий соленый воздух, жадно посмотрела на искрящиеся в солнечном свете зеленые волны. Дженнингс разрешил ей ежедневно совершать две короткие прогулки по палубе в сопровождении одного из младших офицеров. Большинство офицеров были молоды и испытывали благоговейный трепет перед ее юной красотой, а она забавлялась, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы они догадались пригласить ее к себе в каюту. Иногда достаточно было только тихо сказанного комплимента, понимающего взгляда или улыбки. А иногда приходилось прибегать к искусной игре жестов – провести пальчиком по шее, разгладить несуществующие морщинки на блузке или юбке. И все они неминуемо сдавались.
