Барбара Картленд - Волнующее приключение
Профессор потянулся к пузырьку, чтобы убрать его, но доктор успел перехватить его руку.
– Что это такое?
– Это мои сердечные капли, – поспешно объяснил профессор.
– Вас беспокоит сердце?
– Только иногда. Ничего страшного, просто временами я ощущаю некую тяжесть в груди, мне становится трудно дышать, и я испытываю легкое головокружение.
Доктор внимательно прочитал этикетку на пузырьке, и лицо его выразило озабоченность.
– Вы относитесь слишком легкомысленно к тому, что, может на самом деле оказаться весьма серьезным. Если вас снова будет беспокоить нечто подобное, вызовите меня немедленно.
Он посмотрел на девушку.
– Пожалуйста, помните, мадемуазель, что человеческое сердце вещь коварная и таит всякие опасности, если им пренебрегать.
– Моего дядю очень взволновало происшествие в поезде, но когда я дала ему эти капли, он тотчас же оправился.
– Он должен всегда иметь их при себе, – предупредил доктор. – А в случае ухудшения не забудьте послать за мной. Я живу неподалеку.
– Вы очень любезны. Я обязательно так и сделаю. Доктор обменялся с профессором рукопожатиями.
– До свидания, месье. Я не в силах забыть ваши выступления, хотя это было уже давно, и я еще учился тогда в Сорбонне. Помню, что на ваших концертах я погружался как бы в иной мир – мир красоты и волшебства. После этого я по несколько дней ходил как бы сам не свой.
– Спасибо вам, спасибо, – горячо произнес профессор, – Всегда приятно узнать, что меня еще не совсем забыли.
– Среди людей моего возраста о вас, конечно, хорошо помнят, – откликнулся доктор. – Но, к сожалению, нынешняя молодежь не так увлечена классической музыкой, как мы когда-то.
– Да, это верно, – вздохнул профессор. Доктор обратился к Заза:
– А вы тоже пианистка?
– Всего лишь любительница, – ответила девушка. – Но я обожаю слушать игру моего дядюшки.
– Я уверен, что подобная очаровательная аудитория в вашем лице заменяет ему переполненные концертные залы, – галантно произнес француз. Разрешите откланяться. Всегда к вашим услугам, мадемуазель.
– Благодарю вас, месье.
Заза проводила доктора до площадки лестницы и вернулась к профессору.
– Я так расстроена тем, что вы на долгое время будете прикованы к постели, – сочувственно сказала она.
– Вот уж нет повода для особого расстройства. Слава богу, меня не положили в гипс и не сделали из меня мумию, – невесело пошутил профессор. – Ведь могло быть и хуже, не так ли? Я взял себе за правило радоваться, когда случаются маленькие неприятности, а большая беда обходит стороной.
– Если вы радуетесь, то я могу быть спокойна, – сказала Заза. – Но вспомните, что говорил вам доктор. Надо быть очень осторожным. Вы должны разрешить месье Бувье помочь вам спуститься в кафе на встречу со своими друзьями.
– Как только я с ними встречусь, я сразу же забуду обо всех своих огорчениях, – пообещал месье Дюмон. – Мне предстоит вечер великого воссоединения с ними. И наконец, вы, моя принцесса, встретитесь с умнейшими людьми, обладающими тонким художественным вкусом и душой, способной откликнуться на любое явление прекрасного.
Голос профессора, постепенно возвышаясь, заставил задребезжать стекла в окне гостиничного номера.
Но Заза его почти не слушала. Она все думала о том, как им повезло, что на их пути повстречался Пьер Бувье, Ведь только он сможет доставить профессора на долгожданную встречу в кафе.
«Что бы я делала без него?»– мысленно восклицала она.
Окинув взглядом кафе, Заза подумала, что это заведение совсем не соответствует тому, как она представляла раньше в своем воображении, основанном на восторженных описаниях профессора. Ей казалось, что оно будет увеличенной копией того симпатичного местечка, где они с Пьером Бувье совсем недавно провели восхитительные полчаса.
Но на самом деле она увидела перед собой голое подвальное помещение, неуютное и прокуренное насквозь, с какими-то грубыми, намалеванными на стенах рисунками, которые, по всей вероятности, были сделаны художниками-авангардистами.
На голых столах не было даже скатертей, а посетители не походили на тех французов, которых она представляла раньше на основании прочитанных книг. В основном это были мужчины – неопрятно и причудливо одетые. В их компанию как бы случайно затесалось несколько женщин, чей наряд вызвал у нее на лице смущение, а обильная косметика показалась Заза чересчур вульгарной.
В дальнем конце зала располагался большой стол, вокруг которого занимали место друзья профессора, причем выглядели они еще более странно, чем остальные посетители знаменитого кафе. Все они были в головных уборах – некоторые в кепках, которые обычно носят рабочие, или в широкополых черных фетровых шляпах.
По их манерам и поведению можно было предположить, что они не так уж хорошо воспитаны и образованы, как она себе представляла.
Ей всегда казалось, что если профессор, выросший в приличной благородной семье, хорошо воспитан, то и его друзья должны принадлежать хотя бы к образованным слоям общества. Но люди, восседавшие вокруг стола и громкими криками приветствующие появление профессора и его племянницы, совершенно не отвечали сложившемуся в ее воображении образу интеллектуалов.
По ее мнению, они более всего походили на описанных в некоторых романах натуралистов обитателей грязного «чрева» Парижа.
Однако к ней они отнеслись с достаточной вежливостью и благодушно приняли Пьера Бувье, которого профессор представил как своего друга и благодетеля.
Он не замедлил рассказать им о катастрофе на железной дороге, на что они откликнулись с сочувствием и тут же обеспокоились тем, чтобы профессор устроил удобнее на свободном стуле свою поврежденную ногу.
Пьер Бувье заранее припас несколько подушек, подложил месье Демону под спину, и таким образом седовласый музыкант восседал за столом, словно король на троне.
Закуски и вино были тотчас поданы, но Заза отметила про себя, что большинство мужчин уже успели разгорячиться спиртным и отдавали должное с большей охотой живительной влаге, чем сытной пище.
Она позволила Пьеру Бувье заказать отдельно кушанья, которые, как он считал, должны были ей понравиться. И действительно, когда их принесли, она нашла его выбор безупречным, а вкус отменным. Все, что он ни делал, ей почему-то очень нравилось. По его заказу принесли еду и для профессора, но тот был слишком увлечен беседой, чтобы даже прикоснуться к поставленным перед ним блюдам, и они уже успели остыть, пока он наконец не взялся за вилку.
Вначале профессор вспоминал былые дни, говорил о письмах, которыми он обменивался со старыми друзьями, рассказывал о своей тоскливой жизни в Мелхаузене и пел восторженные гимны столице мира Парижу.
