Елена Арсеньева - Коронованная распутница
Между тем женщины его обожали! К примеру, толстуха Анна Иоанновна, племянница государя, герцогиня Курляндская, весьма обласкала Монса, который одно время находился в Митаве по делам. Сквозить в карманах наконец-то перестало, ну а то, что скудные средства герцогини стали еще более скудными, его мало заботило. Вот еще! О себе надо было думать! К тому же когда толстая уродина не самой первой молодости затаскивает в свою постель юного красавца, она должна за это заплатить. И хорошо заплатить!
Тут подоспел и январь 1716 года, когда Петр и его новая жена Катерина Алексеевна отправились в заграничное путешествие. Среди других был взят в поездку и адъютант Виллим Монс. Только теперь он находился не в штате государя, а в штате Катерины Алексеевны. Фортуна ворожила ему! Однако грех жаловаться: служил новый камер-юнкер исправно и скоро сделался поистине незаменим. Легче исчислить те дела, которыми он не занимался, чем те, которыми занимался! Виллим ведал управлением селами и имениями, принадлежащими государыне; принимал к ней в службу и отстранял от оной; назначал жалованья, содержания, награды и пенсии ее служителям; заботился об устройстве праздников и гуляний, до которых Катерина была великая охотница; надзирал над работою портных и портних, которые шили ей наряды, ведал хранением ее драгоценностей и ее денежной казной; сопровождал Катерину во время всех поездок и заботился об ее удобствах; присматривал за ее конюшнями… Не токмо за красивые глаза он удостоен был лестного отзыва государя во время представления к очередному званию: «По нашему указу Виллим Монс употреблен был в дворцовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге, Ее Величестве императрице всероссийской; и служил он от того времени при дворе нашем, и был в морских и сухопутных походах при нашей любезной супруге, Ее Величестве императрице всероссийской, неотлучно; и во всех ему поверенных делах с такою верностью, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были».
Прилежный камер-юнкер и в самом деле был при императрице неотлучно – на балах и ассамблеях, на торжествах, маскарадах, гуляньях, охотах, всегда красивый, оживленный, блещущий остроумием, рассыпающий улыбки, словно солнце лучи. Он был неотразим! Глаза его играли, манили каждую женщину, обещали райское блаженство, дурманили головы и разбивали сердца, глаза его ослепляли… Боже, сколько юных дев, да и мужних жен он попусту истомил этими своими немыслимыми глазами! Но все это было лишь пустое сверкание бенгальского огня, фейерверк, который таял в небесах, разноцветная дымовая завеса, которая моментально развеивалась, потому что это предназначалось всем вместе – и никому… Глаза Виллима становились искренними: глубокими, страдающими, страстными, влюбленными, нежными – лишь когда встречались с глазами императрицы.
О, разумеется, он не вел жизнь затворника, монаха, рыцаря печального образа, который посвятил себя служению одной лишь прекрасной даме и хранит ей верность до смерти. Такие понятия, как «верность» и «Виллим Монс», не сочетались, подобно тому как не сочетаются неподвижный камень с быстротекущею водою. Он – величайший волокита своего времени! – кружился в хороводе бесчисленных юбок, срывая цветы удовольствия везде, где только мог. Но в виршах, которые он к тому времени начал пописывать и которые отличались пусть неровностью строк, но все же немалою приятностию, между какими-то Амалиями, ласточками, голубушками и душеньками все чаще возникал образ таинственной, враз обольстительной – и пугающей женщины, о которой автор словно бы даже боялся обмолвиться, но не мог удержаться от новых и новых упоминаний о ней. В строках, ей посвященных, отчетливо сквозила воля неумолимого, безжалостного рока, роптать против коего бессмысленно:
Свобода, о моя свобода, где ты?
Я сам не свой, себя я потерял!
О чем мечтаю от заката до рассвета?
Чего, безумец жалкий, я взалкал?
Зачем, зачем меня Фортуна привела
На берег сей, поставив над обрывом?
Сорвусь иль удержусь? Пока не знаю сам.
Молюсь о встрече с ней, молюсь с надрывом,
А близ светила моего в лучах его сгораю…
И сам не ведаю, от горя иль от счастия рыдаю?
Виллиму казалось, что он полюбил Катерину с первой минуты встречи. Может быть… Но это была та покорная, рабская любовь, которую испытывает подсолнух к солнцу и на которую не ждет ответа. Когда так случилось, что он увидел в ее глазах не только насмешливое, снисходительное кокетство, а отсветы того же пламени, которые горели и в его сердце? Он не мог хорошенько вспомнить. Но это произошло.
Сначала взгляды и улыбки. Потом робкие прикосновения, которые становились все смелее и откровеннее. Потом лихорадочный, безумный по силе отваги и ужаса поцелуй, который Виллим однажды сорвал с уст императрицы, потому что почувствовал: она именно этого от него ждет. Потом… Потом они стали любовниками, однако для двух этих страстных натур мимолетные ласки, которые не приносили подлинного облегчения и которым приходилось предаваться поспешно, украдкой, скоро стали мукой. И тогда они оба забыли об осторожности.
Теперь Монс поистине был «при нашей любезной супруге, Ее Величестве императрице всероссийской, неотлучно» – и днем, и ночью. Разумеется, лишь когда Властелин находился в отъезде, а происходило сие довольно часто. Любовники береглись, они были крайне осторожны. Чтобы замаскировать эту опасную связь, Монс вовсю заводил роман за романом на стороне, а главное, не стеснялся выставлять их напоказ. Когда-то он писал в своих стихах:
От уз любви нельзя освободиться!
Желаешь путы развязать, но все напрасно:
Лишь крепче стягиваешь мертвый узел…
Ну что ж, терпи, молчи, таись!
Зачем чужому знать, как поцелуи милой сладки?
Но теперь о том, как сладки поцелуи его многочисленных милых, знали все и всюду – благодаря его безудержной болтовне. Впрочем, дамы сами не берегли своих тайн и, не стыдясь, оспаривали обольстителя друг у друга. Герцогиня Курляндская публично бранилась со своей младшей сестрой и многими придворными дамами из-за бесподобного красавчика камер-юнкера. Это могло стать источником неприятностей для Виллима, однако главным было для него то, что шумиха отвлекала внимание общества от главного: их любви с императрицею.
* * *Без раздумий Катерина рванулась вперед – Иоганн от неожиданности разжал руки – и вмиг оказалась около лестницы.
– Виллим!
Услышав ее голос, он чуть не сорвался со ступенек, но успел прыгнуть и легко удержался на ногах.
– Ваше величество… – начал было с опаской, но Катерина не дала договорить: налетела, прижалась, стиснула в объятиях, осыпала поцелуями наклонившееся к ней бесподобно прекрасное лицо, чтобы узнать которое ей не нужен был свет. Сердце, которое всегда пускалось вскачь при появлении любимого, не ошибалось.
