Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио
А сейчас Тоньо еле сдерживал зевоту и думал об амиго, который пьет в трактире и, быть может, уже с кем-то подрался всерьез. Быть может, подраться с полудюжиной пьяных идальго было веселее… а, к дьяволу. Та же скука.
Донье же Анхелес скучно не было. Прекрасный ангел вспоминала о дуэли в ее честь, томно вздыхала и клялась в верности. То есть она, боже упаси, вовсе не строила глазки никому кроме Антонио, и совершенно не ожидала, что кто-то может подумать, будто она, добродетельная донья…
«…предпочтет изменить мужу не с графом де ла Вега, а с каким-то захудалым бароном», — продолжил про себя Тони и сам почти устыдился таких неподобающих романтическому свиданию мыслей. Но мысли никуда не девались.
Пресвятая дева, что он находил в Анхелес три года назад? То есть понятно, что. Алые губки, косы угольного шелка, гитарные бедра и стихи какого-то Лопе, прочитанные голосом нежным и томным, как севильские ночи; трогательно беззащитный взгляд и гибельная страсть к уже помолвленному дону Антонио, но при том неприступная добродетель: ах, если вы любите меня, дон Антонио, вы не погубите меня… После легких побед, когда прекрасные доньи и их камеристки гроздьями падали ему в руки, эта юная недотрога казалась такой возвышенной, утонченной и трагичной, ведь ее, старшую дочь обедневшего идальго, ждал брак с богатым, но низменным человеком, в лучшем случае — золотых дел мастером, а то и с каким-нибудь виноторговцем или, упаси Пресвятая Дева, мясником!
А потом было письмо с клятвой принадлежать только ему, любить только его и уйти в монастырь, если он передумает на ней жениться. Это письмо Тоньо получил, когда «Санта-Маргарита» зашла в Мадрид через два месяца после его поступления на флотскую службу. Оно сопровождало его в плавании и утонуло вместе с «Санта — Маргаритой» и всей прошлой жизнью.
Он так и не женился на Анхелес. Когда вернулся на сушу и послал в адмиралтейство прошение об отставке, прелестный Ангел уже была замужем — за благородным и весьма небедным идальго, кстати — и переехала в Севилью. В монастырь она, разумеется, не ушла. Не могла ж она огорчить несчастного больного отца, его сердце бы разорвалось от печали за дочь. Ведь он так хотел ее счастья, а дону Антонио все равно отец не позволил бы на ней жениться, ведь он теперь наследник герцогства. Зато теперь две ее младшие сестры получили хорошее приданое и могут выйти замуж по любви только потому, что она, прелестный и добродетельный ангел, пожертвовала собой…
Все это было ужасно романтично. Три года назад Антонио бы прослезился, убил её старого супруга на дуэли и женился бы на вдове сам, наплевав на все слова отца о необходимости укрепить положение семьи Альба достойным браком, а не расшатать ко всем чертям мезальянсом.
А донья Анхелес в третий раз рассказывала, как она испугалась, когда амиго выхватил свою шпагу…
— Но ты, Антонио, ты был великолепен! Это твоё оружие… Антонио, а как зовётся твоё оружие? Никогда не видела такой странной шпаги, я хочу посмотреть её, Антонио!
Тоньо поморщился, пользуясь тем, что свеча догорела, а при лунном свете прекрасная донья никак не разглядит его лица. Да и не лицо её сейчас интересовало. И не сабля, на самом-то деле. Донья восхищалась собой, такой образованной, умной и просвещенной: она же интересуется оружием! Правда, слова «сабля» не знает, но это он слишком много хочет от женщины. И вообще ужасно циничен, так нельзя. Он же влюблён без памяти в прекрасную донью, не стоит об этом забывать.
— Это не шпага, мой ангел. Это сабля, её зовут… Марина, — перед именем он чуть замялся. Глупо было давать клинку имя пиратки, но сабля взяла его сама, не спросив Тоньо.
Стальной характер.
— Марина, — протянула донья. Покатала на языке, как турецкий лукум, приторный и липкий. — Ты привёз её из плавания, Антонио? Дай же взглянуть…
— Она слишком острая, мой ангел, ты порежешь свои дивные пальчики. Дай лучше поцелую…
Безотказный способ сработал. Донья отвлеклась от сабли и млела, слушая комплименты. Скучные, обычные комплименты — зубки жемчуг, а губки коралл. Хороши также грудь и улыбка.
Тоньо целовал пальчики доньи — тонкие, холеные, с нежными подушечками и без единой мозоли — и невольно вспоминал совсем другие пальцы. Те тоже были тонкие, даже тоньше этих, но жесткие от клинка и морского ветра, и губы её были — как яванский плод салак, шершавые снаружи и сладкие внутри… Закрыв глаза, он почти почувствовал на своих запястьях верёвку, и лёгкую качку, и струи Гвадалквивира под окном так были похожи на лижущие борт «Розы Кардиффа» волны…
Женщина рядом призывно застонала, готовая покориться и отдаться, только возьми.
Черт. Не то.
Потянув донью на себя, Тоньо усадил её сверху и задвигался в ней, сначала медленно и осторожно, потом все быстрее и быстрее; перед глазами плясали отблески огня, влажный ветер нёс запахи сандала, смолы и просоленного дерева, где-то наверху скрипел такелаж и хлопал плохо закреплённый край паруса…
Тоньо сжимал ее бедра, рвался навстречу и стонал, быть может даже вслух: купи мою душу, фата Моргана, дьявол тебя разрази!
А потом, не открывая глаз, ласкал хрупкую спину лежащей на нем женщины и пытался понять: почему хочется вот сейчас, немедленно, идти в порт, подняться на любую посудину и выйти в море, и там встретить рассвет, и искать на горизонте парус проклятого пирата Моргана.
Морган не купил душу. Он её украл.
Она. Фата Моргана, будь она проклята!
Женщина зашевелилась — совсем не так, как надо, и пахла она не так, и все было не так. Дьявол.
— Мне больно, Антонио, отпусти! — капризно протянула она. Донья… ах, да. Анхелес. Та, что снилась накануне гибели «Санта-Маргариты».
Похоже, что-то ещё осталось там же, на дне морском. То ли любовь к прекрасным дамам и дуэлям во славу их дивных глаз, то ли впитанное с молоком матери понимание собственной исключительности, важности для мироздания и, как следствие, бессмертия. Всего-то и надо было, оказывается, разок умереть, чтобы привычный удобный мир рухнул ко всем чертям.
Выплетя пальцы из спутанных волос доньи Анхелес, Тоньо наугад потянулся к столику и нащупал апельсин.
Красный, сицилийский. Ангел дивный узнала, что он любит, и позаботилась, чтобы ему было приятно не только в постели, но и после. Милый, нежный и беспомощный ангел. Она бы и часа не выжила на пиратском корабле, о ней нужно заботиться и её защищать, пусть бы и от её собственного супруга. Тоньо не был близко знаком с идальго Ортегой, но судя по несчастным глазам Анхелес — ей сильно не повезло с браком. Ну что ж, зато повезло с любовником. В конце-то концов все к лучшему. Отец не хотел, чтобы Тоньо на ней женился, но официальная фаворитка ещё ни одному Альбе не повредила. Ангел прелестна, юна — всего-то девятнадцать лет, прекрасно воспитана, вон даже о его любимых апельсинах позаботилась и интересуется его саблей. Глазки строит другим донам в меру, только чтобы Тоньо не заскучал, боже упаси. Она же знает, что граф де ла Вега обожает подраться.
