Виктория Холт - Чудо в аббатстве
— Вот это мужчина, правда, госпожа? — спросила Кезая, хихикая.
— Скорее животное, — ответила я презрительно. Я вся дрожала после этой встречи, ибо в том человеке действительно было что-то скотское, что привело меня в ужас. Но на Кезаю он, кажется, произвел противоположное впечатление. Он взволновал ее; мне уже слышалось знакомое дрожание в ее голосе.
— Он же сделал тебе больно! — воскликнула я возмущенно.
— О, это было сделано по-дружески, — со счастливым видом сказала Кезая.
Позднее я узнала, что этого человека звали Ролф Уивер. Он предводительствовал отрядом, посланным оценить богатства Аббатства.
Отец глубоко опечалился.
— Посланники Кромвеля в Аббатстве, — произнес он. — Это убьет настоятеля.
Приезд этих людей стал началом конца аббатства Святого Бруно, каким мы его знали. Солдаты Уивера буянили в его галереях, прошли по всем подвалам, часто напивались, затаскивали к себе девушек и заставляли их заниматься любовью на монашеских соломенных тюфяках, испытывая нечестивое удовольствие в осквернении келий. Девушки потом говорили, что боялись перечить людям Кромвеля, и я знала, пройдет немного времени и Кезая будет там, и, когда я представляла ее с Ролфом Уивером, мне становилось дурно.
Брат Иоан пришел к отцу и рассказал, что аббата так потрясли эти события, что у него случился удар, и теперь он не встает с постели.
— Боюсь, его конец близок, — ответил отец. — Осквернение святыни убьет его.
Когда на следующий день не пришли ни брат Иоан, ни брат Яков, отец отправился в Аббатство повидать их. Ему преградили дорогу, и один из людей Ролфа Уивера спросил его о цели прихода. Отец объяснил, что пришел навестить двух мирских братьев. На это ему ответили, что приказано никого не впускать и не выпускать из Аббатства.
— Как здоровье аббата? — спросил отец. — Я слышал, он нездоров.
— Болен от страха, — был ответ. — Он испугался, что добрались и до него. Вот в чем дело. Страх.
— Аббат вел святой образ жизни, — с возмущением возразил отец.
— Это вы так думаете. Подождите, когда мы расскажем вам все, что мы узнали.
— Я знаю, что любое обвинение против него будет ложным.
— Тогда советую вам быть поосторожнее. Люди короля не любят тех, кто слишком дружелюбно относится к монахам.
Моему отцу оставалось только уйти. Я не видела его таким удрученным с тех пор, как был казнен Томас Мор.
Поздним вечером Кейт и я видели Кезаю. Слегка спотыкаясь, она шла к дому. Я догадалась, что она была в Аббатстве.
Кейт принюхалась к ней.
— Ты пила, Кезая, — разоблачила ее Кейт.
— О, Кези, — с укором сказала я. — Ты была с тем человеком.
Кезая все продолжала кивать головой. Я никогда не видела ее пьяной, хотя она и любила эль и часто пила его. Она должна была выпить что-то более крепкое, чтобы дойти до такого состояния.
Глаза Кейт загорелись. Она тряхнула Кезаю и сказала:
— Расскажи нам, что произошло. Опять ты со своими штучками!
Кезая захихикала.
— Что за мужчина! — бормотала она. — Что за мужчина! В жизни никогда такого еще не…
— Это был Ролф Уивер, да? Кезая все кивала.
— Он послал за мной. Он сказал: приведите Кезаю. Я должна была пойти.
— И ты довольно охотно пошла, — сказала Кейт. — Продолжай.
— Он был там и… — она опять начала хихикать.
— Это тебе не в новинку, — сказала Кейт, — но почему ты в таком состоянии?
Но, по всей видимости, это оказалось Кезае в новинку. Она только кивала головой и хихикала. Кейт и я уложили ее в постель. Мы заметили, что ее большое, мягкое, белое тело было в синяках. Я содрогнулась, а Кейт была очень возбуждена.
* * *За воротами Аббатства соорудили виселицу. На ней раскачивалось тело монаха. В рясе, развевающейся на ветру, он выглядел нелепо, как большая черная ворона. Его преступление заключалось в том, что он пытался часть сокровищ Аббатства снести к золотых дел мастеру в Лондон. Несомненно, он хотел убежать с полученными деньгами, но люди Уивера поймали его. Это стало уроком всякому, кто будет с пренебрежением относиться к властям и попытается утаить богатства Аббатства от короля, объявившего их своей собственностью.
Нам было жутко. Никто не мог пройти мимо ворот Аббатства. Мы оставались дома, боясь выйти на улицу. Из всего того, что случилось, это было самым ужасным. Казалось, весь мир рушится вокруг нас. Раньше что бы ни произошло, Аббатство стояло, могучее и прочное, теперь же оно было потрясено до основания.
Я часто думала о Бруно. Мне хотелось знать, что случилось с ним. Ведь он видит этих грубых людей, расположившихся, развалясь, за столом в трапезной, где раньше сидели монахи, соблюдающие обет молчания. Он смотрит, как они врываются в кельи, тащат туда кричащих девушек, получают удовольствие от осквернения святых мест. Я вспомнила тот день, когда по настоянию Кейт он привел нас в священную часовню и показал Мадонну в драгоценностях. У меня перехватило дыхание. Эти люди найдут ее, они сорвут с нее сверкающие камни. И безмолвная часовня будет осквернена. Я молилась за Бруно, а отец молился, чтобы ничего не произошло с аббатом, чтобы Аббатство было спасено, хотя надежда была очень слабой, потому что люди Кромвеля уже хозяйничали там и составляли опись богатств. Бруно не выходил у меня из головы. Возможно, он постоянно присутствовал в моих мыслях с того самого дня, когда мы впервые увидели его, проникнув на земли Аббатства через потайную дверь. Он был гордый — не такой, как все мы. Святое Дитя! Иногда мне приходила в голову мысль — а какой бы стала я, если бы родилась не обычным образом, а была найдена в яслях в святом месте.
Кейт и я говорили о Бруно, в то время как другие говорили об Аббатстве.
— Мы должны попытаться увидеть его, — сказала она. — Можно пройти через дверь.
Я представила всех этих грубых людей, слоняющихся по Аббатству.
— Теперь этого делать нельзя, — сказала я. Кейт сразу поняла меня. Может быть, она живо вообразила, как ее хватают и силой тащат в одну из келий, ибо многие девушки рассказывали об этом. Подобные действия оскорбляли утонченную натуру Кейт. Кейт, скорее, хотела наслаждаться всеобщим восхищением, чем давать физическое удовлетворение. Как я убедилась позднее, она принадлежала к тем женщинам, которые хотят, чтобы их постоянно добивались, но редко завоевывали.
Теперь она уже не настаивала на том, что нам следует пойти через потайную дверь, но все время говорила о Бруно, и что-то в ее манере слова о нем наполняло меня уверенностью, что для нее он так же важен, как и для меня.
— Случится чудо, — сказала она мне, — вот увидишь. Все происходит ради этого. Вот почему он был послан. Его положили в ясли, чтобы сейчас он находился здесь. Вот увидишь.
