Генрих Лаубе - Графиня Шатобриан
На верхней площадке, перед входом в главную залу, вышел к ним навстречу Шабо де Брион и спросил именем короля, что может означать подобное нашествие без доклада.
– Для сеньоров страны, молодой человек, – ответил Шатобриан, – двери короля и ленного властителя Франции были открыты во все времена и чины государства никогда не докладывали о своем прибытии через слуг!
– Значит вы явились сюда в качестве представителей Нормандии и Бретони? – спросил громко Бонниве, выходя из залы.
Вопрос этот смутил сеньоров; они нерешительно перешептывались между собой.
– В таком случае, – продолжал Бонниве, – не угодно ли будет сенешалям обеих провинций выступить вперед; я доложу о них королю.
Никто не двинулся с места, но Лотрек, обратившись к Бонниве, сказал: «Если это входит в обязанности вашей службы, господин адмирал, то прошу вас доложить о моем приходе и сказать королю, что Лотрек де Фуа явился сюда, чтобы дать ему отчет о французской армии в Италии».
– Ты говоришь неправду, Лотрек де Фуа, – сказал король, неожиданно появившийся в створчатых дверях залы, отворенных настежь.
– Де Фуа никогда не лжет, король Франции! – ответил Лотрек, гордо подняв голову.
– Разве в Италии осталась французская армия, военачальник без войска! Она не существует больше, ты допустил ее уничтожение. А теперь являешься в мой дом, окруженный дворянами, которые ворвались сюда неприличным образом и неизвестно для чего! Их присутствие может только помешать твоему оправданию, а не облегчить его.
– Я не приглашал сеньоров сопровождать меня…
– Нет, король Франциск, мы сами решили прийти с ним, – воскликнул граф Шатобриан, не помня себя от ярости. – Разве мы не видим, как погибают самые благородные люди Франции, а какие-нибудь выскочки без имени пользуются почестями. Всем этим вы довели Бурбона до последней крайности, и через ваше неприличное обхождение с пэрами Франции вы…
– А я должен сказать тебе, бретонский граф, что ты ведешь себя здесь, в Блуа, самым неприличным образом относительно своего короля и господина! Ты отправишься тотчас же в Париж и явишься перед парламентом; пусть он объяснит тебе твои права и обязанности.
– Парижский парламент не может судить меня; у нас свой суд! – ответил Шатобриан.
Но король не слушал его и, обращаясь к Лотреку, сказал:
– Ты, Лотрек, останешься в этом городе, пока я не потребую от тебя отчета. А вы, сеньоры Бретони и Нормандии, не стоите того, чтобы с вами совещался ваш король и господин, потому что вы поднялись против него в тот момент, когда обнаружилась самая гнусная измена против короля Франции и когда всякий порядочный дворянин должен вдвойне выказать ему свою покорность! Вы уедете из Блуа до заката солнца и будете ждать в ваших замках, что решит относительно вас ваш король, который больше не намерен спрашивать вашего мнения.
После этих слов, сказанных громким повелительным голосом, король удалился. Двери залы закрылись за ним.
– Ты прав, Гильом! – сказал король на следующий день, обращаясь к Бюде, когда ему доложили, что графиня Шатобриан находится в часовом расстоянии от Блуа и что Лотрек через несколько минут явится к нему на суд. – Мы, люди, представляем собой величайшую загадку. Немецкие монахи слишком много берут на себя, думая разъяснить религию и сказать о ней последнее слово. Жизнь потеряет для меня всякую прелесть, если я пойму все, что творится в моей душе. Ты должен поверить мне, Бюде, что я сам не знаю, как это случилось, что я извлек пользу из вчерашней истории. Клянусь моей честью, что я без всякого предвзятого намерения выгнал отсюда Шатобриана перед самым приездом его жены и отложил суд над Лотреком до сегодняшнего дня, так что брат и сестра могут встретиться в моем доме. Может быть, такого рода соображение явилось у меня в каком-нибудь затаенном уголке моего черепа, но я не сознавал этого и подобный расчет не руководил моими действиями. Но что с тобой, Бюде, у тебя такой печальный и серьезный вид?
– Меня беспокоит, что ваша королевская милость станет обходиться с этим удивительным созданием, как с обыкновенной любовницей, хотя я…
– Знаешь, Бюде, из тебя вышел бы отличный проповедник.
– Это дело кажется мне настолько серьезным, как я и прежде докладывал вам, что, рискуя навлечь на себя ваш гнев, я посоветую графине тотчас же вернуться домой.
– Глупый человек, разве я отрекаюсь от своих слов! Если эта женщина произведет на меня то впечатление, которое я ожидаю, то ты увидишь, насколько я серьезно буду относиться к ней.
Король подозвал к себе Бонниве, стоявшего в почтительном отдалении от него, и сказал:
– Я передумал. Когда приедет сюда графиня и, встревоженная отсутствием мужа, бросится отыскивать своего брата, ты не должен показываться ей на глаза, потому что ты можешь испортить все дело своим легкомыслием и только напугаешь ее. Пусть ее встретит Бюде и отведет к моей сестре.
Во время этого разговора, происходившего в полдень в большой зале замка Блуа, королю подали письма, заключавшие печальные известия о ходе военных действий, которые дурно отозвались на его расположении духа. Он стал ходить взад и вперед по зале большими шагами и, по-видимому, не заметил Лотрека, который был введен в залу Шабо де Брионом. Лотрек молча поклонился и, остановившись среди залы, следил глазами за расхаживающим королем. Лицо его оставалось спокойным и серьезным. Король несколько раз прошел мимо него и наконец, остановился.
– Не тебя ли, Лотрек де Фуа, я послал в Италию с отборным войском?
– Да, я был послан вами в Италию.
– Где мое войска?
– Оно погибло.
– Где мой наследственный Милан?
– Он уже не принадлежит вам.
– Кто же виноват в этом, несчастный человек?
– Не я.
– Как смеешь ты говорить это! Не ты ли потерял Милан?
– Ты сам потерял его, король, потому что оставил нас на произвол судьбы.
– Каким образом? – спросил король, возвысив голос.
– Войску необходимо жалованье, потому что оно состоит не из дворян; войску необходимо продовольствие. Но ни о том, ни о другом не позаботились во Франции. Вспомните, король, что я не хотел уезжать отсюда, пока мне не выдадут деньги для ведения войны. Вы сказали мне тогда: «Уезжай спокойно, деньги будут высланы!» Я уехал – чем же это кончилось? Жандармы прослужили восемнадцать месяцев, не получив ни одного экю, так же как и швейцарцы, которые служат только из-за денег. Большинство их, наконец, бросило меня, а те, которые остались, принудили меня дать битву у Бикокка при самых неблагоприятных обстоятельствах. Они надеялись поживиться добычей и обратились в бегство при первом натиске.
– Как можешь ты жаловаться на недостаток денег, когда мне известно, что ты получил сполна обещанные 400 000 экю?
