Жаклин Рединг - Похищенный рай
Беатрис рассмеялась:
— Однорукие разбойники!
Вдруг смех ее оборвался, улыбка исчезла с лица, и на нем отразилась грусть.
— Что такое? — обеспокоено спросил Дант.
— Просто я подумала… как жаль, что про свою родню я не могу вспомнить даже этого.
Дант взял ее за руку. Ему стало горько, когда он заметил печаль и боль в ее удивительных серебристо-серых глазах.
— Прошу прощения, я не хотел наталкивать вас этим рассказом на грустные мысли. Вы, конечно, скучаете по близким?
— Нет, нет, ничего. Как я могу скучать по тем, кого не помню? И потом, мне нравится слушать ваши рассказы. — Она глубоко вздохнула и улыбнулась. — В какой мы сейчас комнате?
Все утро Дант водил ее по дому, с этажа на этаж, из комнаты в комнату, знакомя с огромным пространством елизаветинского особняка. Дом был выстроен в форме буквы Е в честь королевы. Возводили его из местного песчаника и известняка. Яркие цветы, взятые из сада, красиво оттеняли серый природный цвет камня. Зрелище было восхитительное.
Беатрис очень понравилось, что у каждой комнаты в этом доме была не только своя, связанная только с ней история, но и свое название.
Скажем, в северо-западной части дома на втором этаже располагалась Желудевая комната. Она называлась так потому, что однажды долгое время пустовала, и в ней обосновались белки, рассовавшие по всем углам свои запасы на зиму.
Тюремная комната… На протяжении последнего столетия в разные годы именно из нее трем девушкам из рода Тремейнов под покровом ночной темноты удалось сбежать к своим истинным возлюбленным, чтобы обвенчаться с ними против воли родных тайным браком.
Другим комнатам давались названия по цвету их отделки, а остальные прозывались по названиям месяцев года. Здесь была даже комната, которая называлась Peu de Chose *, потому что в ней никогда ничего значительного не происходило.
* здесь — никчемная.
Поначалу Беатрис это казалось немного странным, но, погуляв по дому подольше, она обнаружила в этом свою логику. Действительно, если бы все многочисленные помещения были безымянными, в доме запросто можно было бы заблудиться.
— А эта комната, — проговорил Дант, когда они остановились перед очередной дверью, — называется просто Музыкальной.
Он повернул ручку и толкнул дверь от себя, отступив в сторону и освобождая дорогу Беатрис. Девушка переступила порог комнаты и застыла как вкопанная.
Комната была очень красива. Сквозь высокие окна солнце, казалось, заливало все ее пространство. На одной из стен висел огромный красочный гобелен, изображавший смеющихся херувимов, которые водили хоровод вокруг майского дерева. В дальнем конце комнаты, у самых окон, стоял ореховый клавесин, его лакированный корпус был украшен перламутровой инкрустацией. Рядом — арфа, очаровательная арфа с двойным рядом струн, которые искрились от солнечного света. Вся комната была заставлена различными музыкальными инструментами, которые размещались на подставках или лежали в чехлах. Двойные ореховые скамейки, обтянутые шелковой светло-желтой парчой, стояли в центре комнаты и предназначались для слушателей. Рядом находился украшенный красивой резьбой станок для вышивания с начатым шаблоном. В край ткани была воткнута игла с ниткой.
Беатрис медленно вошла в комнату. При первом же ее осмотре в душе девушки что-то отозвалось. Она присела на низенькую скамеечку перед клавесином и заиграла. Дант стоял рядом. Беатрис играла долго. Пальцы ее с легкостью бегали по обеим клавиатурам инструмента, извлекая из него чарующие звуки. Закончив пьесу, она весело рассмеялась.
— Чему вы радуетесь, Беатрис?
— Вы слышали?
— Что?
— Вы слышали, что я сейчас играла?
— Да.
— И узнали?
— Еще бы. Это одна из модных нынче композиций. Беатрис вновь рассмеялась.
— Я смеюсь, потому что не знаю, что это я только что сыграла. Просто понятия не имею! Во всяком случае, совершенно не помню. А в то же время ведь сыграла так, как будто делала это всю жизнь!
Она поднялась. Глаза ее светились радостью.
— Разве это не забавно? Я умею играть на клавесине, Дант, хотя не знаю названия ни одной пьесы!
Она закружилась по комнате, пока не заметила флейту.
— Можно? Дант кивнул:
— Разумеется. Она снова заиграла.
— Как это называется? — спросила она, закончив.
— М-м, не помню названия. Но это детская песенка, в которой поется о том, как два враждующих между собой скандинавских короля сожгли дотла старый Лондонский мост.
Беатрис на минуту задумалась, а потом вдруг запела:
Бой закипает, мост догорает,
Щиты трещат, горны гудят,
Жар огня…
Злато и славу себе добывают
Два норвежских короля.
Хильдара клич перекрывает
Скрежет кольчуг и пение стрел,
Слабым конец…
Но Один на Олафа сам надевает
Славный победы венец!
Закончив петь, она вновь звонко рассмеялась. Дант тоже не удержался от улыбки. Смех Беатрис был поистине заразителен. И комната словно еще ярче осветилась солнцем. Девушка подбежала к Данту, раскинув руки в стороны.
— Я помню ее, помню! Всю до последнего словечка! Значит, я не все забыла!
С этими словами она обняла его, порывисто поцеловала в губы и тут же, отбежав, вновь закружилась по комнате, как счастливый ребенок.
Дант не мог вымолвить ни слова. Его будто поразило громом. Та реакция, которая родилась в нем, когда она на секунду прижалась к нему своей грудью, и он ощутил нежный вкус ее губ, была настолько сильной, что пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сдержаться. Сердце бешено колотилось и готово было выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось.
— Интересно, смогу ли я сыграть что-нибудь еще? — воскликнула Беатрис, которая и не подозревала о том, в какое состояние ввергла Данта своим поцелуем.
Подбежав к массивной бас-виоле, она начала было пристраивать ее…
— Беатрис, боюсь, этот инструмент вам не совсем подойдет. Может быть, скрипка?..
Дант не договорил, ибо у него отнялся язык. Он замер на месте с открытым ртом, как последний дурак. Беатрис между тем весьма ловко пристроилась на низенькой скамеечке, пододвинула к себе виолу, а когда юбки стали мешать, девушка без колебаний подняла их. Взяв смычок, она начала водить им по струнам. При этом она, похоже, и не подозревала о том, что ноги ее обнажены больше чем наполовину.
Кровь застучала в висках Данта, пока он оторопело наблюдал за тем, как Беатрис сжимает колени вокруг деревянной деки виолы. Ему хорошо были видны шелковые подвязки. У него так и чесались руки распустить их. Беатрис медленно водила смычком по струнам, исполняя дивную мелодию. Она закрыла глаза, полностью отдавшись музыке, и томно склонила голову набок. Данту ничего больше не оставалось, как только смотреть на нее и представлять себя на месте этого массивного инструмента. Он воображал, как целует девушку в ее нежную шею и одновременно ритмично входит в нее… А она подается навстречу каждому его толчку…
