Барбара Картленд - Затерянная в Париже
Если Уне все это казалось удивительным, то герцогу — просто невероятным, и он, откинувшись на спинку сиденья, изучал ее профиль, подсвеченный газовыми фонарями из окна.
Со стороны Дюбушерона было очень умно, подумал герцог, посоветовать ей не надевать шляпу, тогда как чуть ли не у всех женщин в Париже были вечерние шляпы — у кого из перьев экзотических птиц, у кого — с огромными букетами искусственных цветов.
Герцог подумал, что Дюбушерон в очередной раз устроил ему ловушку, но хоть на этот раз наживка была чрезвычайно оригинальной, а не вариантом на ту же старую тему, каковой являлась Иветт Жуан.
Внезапно, сам не зная почему, он подумал, что Иветт не удалось заинтересовать его, более того, он нашел ее отталкивающей.
Она говорила ему распутные, непристойные слова — такого он много наслушался за свою жизнь.
Он знал, что они обычно возбуждают — так велик был контраст между низким бархатным голосом и смыслом этих слов, но все время пока она говорила, герцог ни на минуту не забывал о том, что по другую сторону от него сидит молоденькая девушка.
Уна ни сделала ни малейшей попытки привлечь его внимание или как-то проявить себя.
Может быть именно по этой причине он и не мог отвести от нее глаз.
Но все же уж слишком складная у нее история, решил он, когда она закончила говорить. Однако, будет очень жалко прямо сейчас дать ей понять, что она его не сможет обмануть.
Если ей хочется играть в эту игру — что ж, он подыграет. Вслух же герцог сказал:
— Должно быть, вам было очень тяжело узнать, что ваш отец умер.
— Мне было трудно в это поверить, — ответила Уна. — Но я три года не видела его и… мне показалось… он очень изменился…
— Почему вы так решили?
— Его студия совсем не походила на то место… где он мог бы поселиться… пока мама была жива.
— Так что вид студии несколько уменьшил ваше горе?
— Я действительно очень переживала, — ответила Уна. — Но знаете, мне показалось, что я потеряла папу раньше.
В ее голосе звучала весьма убедительная нота сожаления, и ее объяснение было логичным и понятным, подумал герцог.
И все же он опять сказал себе, что все это звучало слишком гладко, уж очень много было совпадений.
Совпадение, что она приехала в Париж в тот же день, что и он; совпадение, что можно было купить как раз такую картину, как он хотел; и что у него не было определенных планов на вечер.
Конечно, Дюбушерон оставил эту девушку на всякий случай, ожидая, что появится какой-нибудь простак и обнаружит, что она совсем непохожа на обычных девиц легкого поведения.
К тому же, какая девушка, прямиком из монастырской школы, поехала бы одна с ним, не имея даже места, где остановиться, кроме, разве, как у герцога, что, похоже, и предвидел Дюбушерон?
Совершенно невозможно было привезти женщину, которая была любовницей герцога, в любой его дом — везде, но только не в Париже.
Он давно уже дал понять своему управляющему, так же как и друзьям, что в Париже он оставляет за собой право вести себя как ему заблагорассудится и что он не потерпит никаких расспросов на этот счет.
Немногим более года назад он был увлечен молоденькой очаровательной танцовщицей из театра «Варьете» , она прожила у него целый месяц. Только когда он уехал в Англию, она вернулась в свою квартиру.
Конечно, Дюбушерону все это было известно, так что герцог решил, что именно Дюбушерон и придумал, чтобы Уна вселилась к нему таким, несколько необычным образом.
Ее чемодан, оставленный в доме герцога, известие о том, что Дюбушерон никуда ее не успел устроить, прежде чем привести на обед, а также ее согласие ехать с ним без лишних расспросов — все это было хорошо задумано, и герцогу даже стало интересно, что бы предпринял Дюбушерон, если бы выбор герцога пал на Иветт.
Тут же он решил, что Дюбушерон, похоже, и к этому варианту был готов.
— Я польщен, — сказал он, — тем, что вы решили остановиться у меня. Хотя, пожалуй, вы имеете право настаивать, чтобы мы сначала поближе познакомились.
Уна смотрела в окно. Теперь же она повернулась к герцогу, но в карете было слишком темно, и он не мог видеть выражения ее глаз.
— Остановиться… у вас? — переспросила она. — Я… должна буду жить… с вашей светлостью, в вашем… доме?
— Если вы захотите.
— Но, конечно… ах, это было бы чудесно! — ответила она. — Я никогда не мечтала… Я и представить не могла… что вы предложите мне… быть вашей гостьей.
«Нельзя же так злоупотреблять моим легковерием», — подумал герцог.
— Думаю, это как раз то, чего добивался Дюбушерон, — сказал он вслух. — И вы не можете не знать об этом.
— Он был очень добр ко мне, когда встретил меня в студии, — ответила Уна. — Он сказал, что, когда продаст папину картину, то вернется и мы вместе подумаем, что мне делать дальше.
Герцог молчал, и она продолжила:
— Понимаете… я приехала в Париж, имея совсем немного денег… и очень удачно, что месье Дюбушерон смог продать папину картину.
— Ив самом деле очень удачно, — сказал герцог. — Дюбушерон сказал вам, что деньги вы получите завтра?
— Да, именно так он и сказал, — ответила Уна. — Так что я смогу заплатить за ночлег… там, где мне придется заночевать.
— А где же вы переодевались, прежде чем приехать ко мне?
— Месье Дюбушерон отвез меня в свою картинную галерею.
Она рассмеялась
— Кажется, это странное место для переодевания, тем более, все было закрыто, но я смогла там помыться и распаковать чемодан.
Герцог не поверил ни слову из ее рассказа.
Он был совершенно уверен, что вся история — чистейший вымысел от начала до конца.
Он бы поставил Дюбушерону высший балл за сказки, которая звучала как приключенческая история из журнала для девочек.
Слыханное ли дело — переодеваться к обеду в картинной галерее? И кто, кроме Дюбушерона, мог бы додуматься привезти чемодан женщины в тот дом, куда ее пригласили к обеду?
Ему хотелось рассмеяться вслух, но он подумал, что высмеять сейчас остроумную выдумку Уны значило испортить всю шутку.
Они прибыли в его дом на улице Фобур Сент-Оноре, и, пока шли по холлу, герцог спросил у ожидавших его слуг:
— Как я понимаю, чемодан был оставлен еще до обеда?
— Да, ваша светлость, — ответил мажордом. — Тот джентльмен сказал, что он заберет его попозже сегодня вечером.
— Я договорился, чтобы мадемуазель Торо осталась здесь, — сказал герцог. — Отнесите ее чемодан в розовую комнату и распакуйте его.
— Хорошо, ваша светлость.
— Идемте в салон, — сказал герцог Уне и пошел впереди нее, чтобы открыть дверь, которую не успел распахнуть услужливый лакей.
Полутемный салон, где остались гореть только несколько свечей, был наполнен ароматами цветов. Там было так чудесно, что Уна остановилась на пороге, с восхищением оглядывая зал; глаза ее сияли.
