Энн Чемберлен - София и тайны гарема
– Нет, – Сафия с неожиданным упрямством повернула разговор в ту сторону, куда увлекал ее поток собственных мыслей, от которых она никак не могла отрешиться. – Честно говоря, в тот первый раз, когда мы встретились, я не почувствовала особой неприязни с ее стороны. Мне бы и в голову не пришло, что Нур Бану сразу невзлюбила меня. Нет, такого не было. А что я чувствовала с ее стороны… не знаю. Ревность, должно быть. Но мне показалось, что в конце концов мы сможем быть друзьями.
– Ну, тогда ты, выходит, не подумала, что теперь вам придется делить любовь одного мужчины. – Голос Айвы опять понизился до едва слышного шепота. – Да, я готова спорить, ты тогда просто об этом не подумала.
– Но я и в самом деле хотела стать ее другом. Честное слово, хотела. Ты даже представить не можешь, как отчаянно я мечтала об этом. Ну и конечно, разделить с ней власть. Власть над всем этим гаремом. А она была у нее, эта власть, я почувствовала это сразу так же ясно, как слышишь биение собственного сердца.
– А другие девушки… то есть женщины… По-твоему, они не стоят того, чтобы с ними считаться?
– Другие? Они всего лишь послушные рабыни. Нур Бану крепко держит их в руках. Как сердце толчками гонит кровь по венам, так и мать Мурада благодаря им держит в руках гарем. Она умудряется диктовать им свою волю, даже когда ее здесь нет. Да вот хотя бы сегодня. Посмотри на них – трещат, как сороки, сплетничают, радуются тюльпанам, а на самом деле…
Сафия махнула рукой в сторону вазы с тюльпанами.
– И все-таки, – продолжала она, – все они чувствуют над собой ее власть – власть, которой обладает в гареме только одна-единственная женщина.
– Старшая жена. И власть принадлежит ей потому, что она родила сына своему господину. Может, мне не стоит больше готовить тебе пессарии
[6]? Наверное, лучше сварить особое снадобье для зачатия – из корня кориандра с солью. Оглянуться не успеешь, как понесешь.
– Нет, ты только посмотри на них сегодня! – Сафия никак не могла успокоиться. – Чем они только заняты! Пакуют вещи в сундуки, сворачивают тюфяки и ковры – знают, что в конце весны обязательно отправятся в Кутахию, чтобы провести там жаркие летние месяцы.
– Но ведь ты-то и не думаешь им помогать.
– От меня никто этого и не требует.
– Да, верно.
– И потом, я не рабыня и не прислужница. Не хватало еще, чтобы я появилась пред светлые очи моего господина и повелителя потная и взъерошенная.
– Ну, зато ты будешь потной и взъерошенной очень скоро после того, как попадешь к нему. Вот помяни мое слово. – Айва вздохнула и усмехнулась, даже не пытаясь спрятать улыбку. – А жаль все-таки, что тебе и в голову не приходит помочь им.
Сафия ничего не ответила, просто молча смотрела в зеркало, делая вид, что не понимает намека. На самом-то деле она отлично все поняла.
– Я хочу сказать, – не успокаивалась Айва, – что так тебе легче было бы подружиться с остальными женщинами. А уже потом, заручившись их дружбой, приблизиться к самой Нур Бану.
– Ну, после того как я завладела сердцем Мурада, я не так уж сильно в этом нуждаюсь, – отмахнулась Сафия.
– А ты уверена, что это разумно? Строить все свои планы в расчете на любовь мужчины… насколько я помню, такое скорее в обычае деревенских женщин у тебя на родине. Но не стоит стараться вводить подобные обычаи здесь. Это большая ошибка, поверь мне. А вот гарем со своими законами и обычаями помогает нам избегать подобных ошибок.
Все это в ушах Сафии звучало сущим вздором, поэтому она постаралась снова перевести разговор на то, что по крайней мере было ей понятно.
– Мне удалось лишить Мурада влияния матери так же, как я отучила его от пристрастия к опию. Как ни странно, именно поэтому, из-за моей власти над ним, Нур Бану и возненавидела меня. Глупо и бессмысленно было бы это отрицать.
– А теперь послушай моего совета, краса моего сердца. Как ты думаешь, могла бы я пользоваться своим искусством с той свободой, как я делаю это сейчас, если бы мне пришлось жить в мире мужчин? Моя работа… мое искусство… Они завладели бы им, отняли бы его для себя. Даже если бы мне позволили заниматься знахарством, то лишь по их собственным правилам. И тогда мужчины диктовали бы мне… кстати, и тебе тоже… когда можно иметь ребенка, а когда нет.
– Причуды какой-то другой женщины – как вены, по которым кровь уходит в другое сердце. Значит, тем хуже для моего собственного.
Сафия даже почувствовала некоторое облегчение, когда Айва бросила свои бесконечные причитания. Здесь, в этой обособленной от всего остального мира комнатке, в самом сердце гарема, где она когда-то нашла свою судьбу, дочь Баффо не испытывала ничего кроме легкого раздражения – иначе говоря, вообще ничего.
Вся эта бесконечная суета и беготня за спиной, ощущение, как чья-то чужая, лишенная тревог и волнений жизнь раскладывается по многочисленным сундукам, – вот что раздражало ее.
И еще эта нескончаемая трескотня, сопровождаемая унылым голосом, который монотонно тянул какой-то тягучий припев, в то время как в другом конце комнаты звучала мелодия веселого зажигательного танца. Плеск и журчание фонтана вносило в этот рефрен третью ноту, уже свою собственную.
А кроме этого – сводящая с ума удушливая смесь запахов. Аромат тюльпанов смешивался с запахом духов, маслянисто-жирных сладостей и неизменного шербета, а над всем этим господствовал смолистый дым жаровни, отдающий дурманящим ароматом сандалового дерева и амброй, которым женщины по давнему обычаю окуривали свои одежды.
Сверкание драгоценных камней соперничало с переливами роскошных тканей, и все это вместе с шумом и болтовней напоминало гнездо попугая, в котором недавно вывелись птенцы.
Многообразие цветов, красок, звуков, смешиваясь и соперничая друг с другом, разом обрушивалось на входившего. А из-за обилия зеркал и изразцовых плиток, которыми были выложены стены, эффект оказывался вдвойне потрясающим.
На лице Айвы появилась снисходительная улыбка. Казалось, она разговаривает с непослушным ребенком.
– Но Нур Бану вполне способна подстроить так, чтобы вызвать тебя на грубость. А потом выгнать, обвинив в непочтительности.
– Меня это не слишком пугает, по крайней мере пока.
Сафия снова уткнулась в зеркало. Был ли это своеобразный способ самозащиты в ожидании, пока Мурад пошлет за ней? Или своего рода развлечение, возможность отвлечься? Может быть, но ей было бы неприятно услышать об этом от Айвы.
– Два года назад мать принца Мурада заплатила четыре сотни курушей
[7] за девушку-венецианку такой красоты, что у всех, кто ее видел, захватывало дух. Она купила ее, перехватив девчонку на аукционе у самого султана. Это было вложением денег, причем долговременным, на что, собственно, и рассчитывала Нур Бану. Именно такой товар будет приносить доход многие годы, и деньги не утекут неизвестно куда, как вода сквозь песок. Мудрый шаг. Вложить деньги, получив взамен преданность, – это, знаешь ли, непросто. И ты должна это знать, коль скоро тебе тоже придется попробовать завоевать доверие женщин за спиной Нур Бану.
