Элейн Барбьери - Ради любви
Губы Одри слегка приоткрылись, и Джиллиан немного наклонила кружку. Она смотрела, как Одри жадно глотает воду, и невольно несколько раз провела языком по своим пересохшим губам. Не получив дополнительной порции воды, она отдала Одри свою, чтобы та почувствовала хоть какое-то облегчение от снедавшей ее лихорадки. Но Джиллиан прекрасно понимала, что этого слишком мало.
А еще этот холод… Неотступно преследующий холод. Она ужасно боялась, как бы это не стало той последней каплей, которая и убьет Одри.
Джиллиан зябко повела плечами и в очередной раз поправила сестре одеяло — жалкую тряпку, которая не могла остановить непрерывную дрожь, сотрясающую худенькое тело. С каждым часом, проведенным у изголовья сестры, Джиллиан все неотступнее преследовало воспоминание детства. Их мать умерла от воспаления легких, когда они с Одри были еще совсем маленькими. Джиллиан почти не помнила красивое мамино лицо, но что навсегда врезалось в память, так это ее кашель. Тяжелый, удушающий, протяжный, он с каждым днем становился все сильнее и сильнее, пока…
Вдруг в горле у Одри что-то захрипело, и Джиллиан буквально перестала дышать. Краем глаза она увидела, как Кристофер резко сел на койке. Он уже начал вставать, когда Одри вдруг опять задышала нормально. У Джиллиан слезы выступили на глазах от радостного облегчения, к которому добавилась благодарность их новому другу за внимание.
Возле трапа, ведущего на палубу, послышался какой-то шум, и, повернувшись, Джиллиан увидела, как Уилл Свифт устремился вверх по ступенькам. На полпути он остановился перед хорошо знакомой широкоплечей затянутой в черное фигурой. Следом за капитаном спускался и первый помощник. Свифт заговорил громко и испуганно, его слова были отчетливо слышны в наступившей тишине:
— У меня приказ господина Барретта, капитан. Вам нельзя сходить вниз, к этому отребью.
Даже с такого большого расстояния Джиллиан увидела, как окаменело лицо капитана. Его резкий ответ прозвучал, как удар бича:
— Убирайся с дороги!
Свифт попятился назад, в явной панике уступая дорогу капитану. Джиллиан находилась за койкой Одри и поэтому могла, не боясь быть замеченной, наблюдать за происходящим. Капитан медленно шел по узким проходам между койками, и новая волна презрения к этому человеку захлестнула Джиллиан.
Мерзавец… В темных глазах не было и следа сочувствия. Его взгляд рассеянно скользил по неимоверно грязному полу, тесно сдвинутым койкам, будто все увиденное было в порядке вещей.
Джиллиан вся напряглась, когда он на секунду приостановился около их коек, глянул на нее, на лежащую Одри и, не сказав ни слова, двинулся дальше. Несколько минут спустя он с бесстрастным выражением лица уже поднимался обратно на палубу.
Негодяй… негодяй… какой же негодяй с трудом сдерживая слезы отчаяния, Джиллиан повернулась к Одри. Он все это сделал специально, чтобы лишний раз порисоваться — вот он я, капитан, я здесь царь и бог! Даже пальцем не пошевелил, чтобы как-то помочь несчастным страдальцам, заживо погребенным в трюме!
Дрожа от волнения, Джиллиан наклонилась, чтобы погладить горячую щеку Одри, и ее произнесенные едва слышным шепотом слова прозвучали, как клятва:
— Одри, я обязательно что-нибудь придумаю…
Увидев, что Джиллиан что-то шепчет на ухо своей сестре, Кристофер посмотрел в сторону трапа. Капитан на миг остановился, обернулся и таким взглядом посмотрел на девушку, что юноша едва не подпрыгнул от изумления.
Так вот, значит, что…
Джиллиан ничего не заметила. Кристофер видел на ее измученном лице неподдельное отчаяние. Одри металась в забытьи, и, судя по всему, жить ей осталось не больше недели.
— Что все это значит, капитан?!
Джон Барретт просто раскалился от злости! Приказать ему явиться к себе в каюту и даже не дать возможности закончить завтрак — это самое настоящее надругательство! Не желая подчиняться возмутительному требованию, он раздраженно указал на дверь обоим неотесанным болванам, которых прислал капитан. В ответ они схватили его и насильно, как какое-то отребье, притащили в каюту капитана!
И вот он стоит здесь, его крепко держат за руки два здоровенных матроса, а капитан, этот хам, сидит в своем кресле и даже не удосужился поднять на него глаза!
Коренастая, приземистая фигура Барретта буквально распухала от сдерживаемой ярости. Его бычья грудь бурно вздымалась, глаза выпучились, и он непроизвольно облизывал губы, что было признаком предельного возмущения. Он все больше и больше становился, похож на огромную жабу, особенно когда дергался, пытаясь освободиться от железной хватки матросов.
— Прикажите своим людям немедленно отпустить меня или, клянусь всеми святыми, вы горько пожалеете об этом…
— Советую вам выбирать выражения, Барретт. — Дерек Эндрюс поднял взгляд от лежащего перед ним на столе гроссбуха и холодно в упор посмотрел на суперкарго. Потом неторопливо встал из-за стола и добавил: — Похоже, вы вляпались… и вляпались весьма прилично.
— Значит, я вляпался! — в уголках толстых губ Барретта запузырилась слюна. — Я что вам сказал, Эндрюс? Прикажите вашим людям отпустить меня!
— Мои люди отпустят вас, когда я сочту это нужным, и не раньше. На данный момент я не вижу никаких причин для такого приказа.
— Да я вас… — Барретт безобразно задергался между двух матросов, пытаясь справиться с бешенством. Наконец он овладел собой. — Ладно, капитан, ваша взяла. Чего вы от меня хотите?
— Всего лишь убедительных разъяснений по поводу условий, в которых содержатся люди внизу.
— Условия внизу? — Барретт сделал непроизвольную попытку шагнуть вперед. Он по-звериному оскалился, когда неимоверным усилием попытался высвободить руки. — Да вам-то что за дело до этого? За груз отвечаю я и только я!
— Внизу полным-полно больных! Какую помощь вы им оказываете?
— Да как вы смеете допрашивать меня! — взорвался Барретт.
— Отвечайте на мой вопрос! Как вы помогаете больным?
— Да никак! Никак, черт возьми! Выносливые выживут! — Капитан вдруг успокоился и ровным голосом поинтересовался:
— Ну, а остальные? Те, которые не выносливые?
— Остальные дерьмо! Убытки! Чем раньше мы избавимся от них, тем лучше!
— Вот как… — Темные глаза капитана недобро вспыхнули, и он продолжил с угрозой в голосе: — Я не буду спрашивать у вас, как проходили предыдущие перевозки, потому что в данный момент это не имеет никакого значения. Дело в том, что это мой корабль, и на своем корабле я не позволю вам перевозить людей в таких условиях. Это судно никогда не станет плавучей тюрьмой со всеми ее ужасами.
