Александр Корделл - Поругание прекрасной страны
— Мне еще рано иметь дело с женщинами, — сказал я.
— Рано? Сколько тебе, тринадцать? Ничего себе рано! Мой дед Бен с восьми лет этим занимался.
— Ну а сейчас ему восемьдесят — и что от него осталось?
— Тогда одолжи мне шесть пенсов.
— Если на баб, то не одолжу.
— Да нет, я хочу посмотреть корабли — не хватает шести пенсов.
— На корабли пускают за три пенса — вон объявление.
— Эх ты, скряга!
— Ну и пусть, все лучше, чем блудник. Убирайся от меня, пока я тебе не дал в зубы, осточертел ты мне.
— И пойду, — сказал Мо. — Возьму себе в товарищи настоящего мужчину и махнем с ним на Портовую улицу.
— Ну и катись, — проговорил я и поддал ногой камень.
Мрачный и злой, я ушел с ярмарки и направился к подъезду Вестгейта смотреть на снующих там разодетых щеголей. Я прислонился спиной к каменному фасаду, и меня вдруг охватило странное возбуждение, какое-то неизъяснимое предчувствие надвигающихся событий. Площадь передо мной была заполнена народом, над головами колыхался лес поднятых кулаков.
Раздался звук трубы, и из толпы понеслись выкрики по-уэльски. Послышался цокот копыт по булыжнику. Бурлящая масса вдруг раздалась. В образовавшийся проход вступил отряд из пятидесяти солдат во всем великолепии парадной формы и, чеканя шаг, направился с ружьями наперевес к подъезду Вестгейта. Вслед им неслись проклятия по-уэльски и по-английски, на них замахивались палками, но солдаты шагали вперед вслед за всадником, возглавлявшим отряд, и не обращали ни на кого внимания. Это был отряд бреконского гарнизона — нож, приставленный к горлу Мертера и Доулейса. Повинуясь команде офицера, они повернулись кругом и выстроились в четыре шеренги перед подъездом Вестгейта, лицом к бушующей толпе.
— Опять беспорядки в Мертере, — сказал человек, стоявший неподалеку от меня.
— На всякий случай принимают меры, — отозвался другой.
— Один раз сожгли долговой суд, сожгут опять — за Дига Пендерина.
— Кровь течет ручьями! Того и гляди то же будет и в Ньюпорте.
— Как бы не так! Это по милости таких людей, как Крошей, в Кифартфе не жизнь, а сущий ад, ну а в Ньюпорте мы им кишки выпустим.
— Пошел отсюда! — крикнул солдат и, схватив меня за плечо, с силой отшвырнул. Я не удержался на ногах и растянулся за линией солдат, прямо перед подъездом Вестгейта. Стиснув кулаки, я вскочил на ноги и увидел какого-то господина, сбегающего ко мне по ступеням легким, упругим шагом сильного человека. Он был одет во все черное, в суконных гетрах на пуговицах. Этот не был безмозглым франтом, несмотря на кружевные манжеты и воротник. Он стоял рядом со мной, пока я отряхивал пыль со своего выходного костюма, и улыбался дружеской, доброй улыбкой.
— Ты ушибся, паренек?
— Нет, — злобно буркнул я.
— Вот и хорошо. Ты, значит, смотрел на господ?
— Да, — ответил я, — а что, разве нельзя?
Он вздохнул.
— Говорят, что и кошкам позволено смотреть на королей. А вот рабочего мальчика, который осмелился посмотреть на господ, не ломая шапки, можно взять и швырнуть в канаву. Так, выходит?
Я взглянул на него, повернулся, чтобы идти, — и остался на месте.
Меня не пустили его глаза.
Небольшие, близко посаженные, проницательные, отливавшие сталью, и прекрасные и страшные, они пронзили меня своим светом и остановили.
— Ты откуда, паренек?
Взгляд его скользнул по толпе.
— Из Гарндируса, сэр.
— Приехали на ярмарку?
— Да.
— Тогда ты, наверно, знаешь Ричарда Беннета?
Я кивнул, удивляясь.
— Ты бы смог его сейчас найти?
Я кивнул, удивляясь еще больше.
— Тогда, будь добр, найди его побыстрей и отдай ему вот это.
Он вынул из кармана конверт и сунул его мне.
— А если он спросит, от кого, что ему сказать, сэр?
Он улыбнулся.
— Не спросит.
Потом бросил мне шестипенсовик, который я поймал на лету и положил в карман, и сказал:
— Беги быстрей. Это очень важно.
И, резко повернувшись, взбежал по ступенькам Вестгейта.
Я отправился искать Ричарда Беннета, но вместо него нашел Дафида Филлипса; он стоял возле кабака, вдрызг пьяный, и скалил зубы, как дохлая овца. Я решил рискнуть.
— Мне нужна Морфид, — сказал я, держась от него на безопасном расстоянии. — Ты ее не видал?
— Видал, — ответил он, покачнувшись.
— Отец просил найти ее. Дело идет о жизни и смерти.
— Как в Мертере, — сказал он, внезапно протрезвев. — Шотландцы там совсем сбесились. Говорят, стреляли в женщин и детей. Но конечно, когда Ричард Беннет нужен Джону Фросту, ни его, ни других агитаторов нигде не найдешь.
— Джону Фросту? — повторил я, холодея.
— Да-да. Ишь ты какой стал важный — разносишь письма самого главного. Но он-то хорош — отдавать письма на виду у всех. Ну да Бог с ним. Пошли.
— Куда? — спросил я.
— К Беннету. Черт с ней, с Морфид, раз такое дело.
Расталкивая встречных, он повел меня обратно к Вестгейту, где толпа все еще осыпала бранью солдат, охранявших вход, а затем свернул на Стоухилл. Пройдя половину улицы, мы наткнулись на двух толстух, которые дрались в кругу восторженно орущих мужчин. Они царапались и рвали друг другу волосы, их платья повисли лохмотьями, обнажив болтающиеся дряблые груди. Пройти было невозможно, и мы свернули в переулок. Здесь жили бедняки; паршивые собачонки рылись в кучах отбросов, тощие ребятишки играли на ступенях домов. Так мы прошли несколько улочек; Дафид ни разу не оглянулся, но я все же шел от него в нескольких шагах на случай, если он вздумает выкинуть какую-нибудь штуку. Наконец он остановился и сказал:
— Третья дверь отсюда. Я их выследил час назад. Здесь живут друзья Беннета, все вполне прилично, так что не стесняйся.
Вдруг он закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.
— О Господи! — проговорил он.
Мне стало жалко его и противно.
— Дафид, Дафид! — воскликнул я. — Иди пей пиво, забудь про нее, она по нему с ума сходит. Ты стоишь кого-нибудь получше Морфид.
Но это его только подстегнуло, и он так расхныкался и раскис, что у меня наконец лопнуло терпение. Отец говорит, что пиво выходит из человека разными путями, в том числе и через глаза.
Я ударил его по руке.
— Ну, хватит распускать нюни! Дождешься здесь Беннета, он тебя отделает — он ведь трезвый. Отправляйся лучше с Мозеном на Портовую улицу, найди себе потаскушку, и завтра утром тебе будет куда веселее.
Тут он перестал реветь и вытаращился на меня, не веря своим ушам.
— Святый Боже! — еле проговорил он. — Из уст ребенка! Чтобы я осквернил себя с продажной женщиной! Гореть тебе в адском огне, Йестин!
