Симона Вилар - Королева в придачу
– Что-то нет вашего шута Уила, – произнес Чарльз. – А он бы лучше, чем я, пересказал вам очередную житейскую мудрость, какую недавно поведал нам дон Кароза.
– И в чем заключается сия мудрость? – полюбопытствовал Генрих.
– Испанец заметил, что если стоять на Лондонском мосту, бросать камни в воду и не видеть при этом кругов... то, значит, наступила зима.
Король расхохотался. Зима в этом году и в самом деле была столь холодной, что даже Темза замерзла.
– Он мудрец, наш испанец! – заметил Генрих. Король смеялся, остальные вторили ему. Даже те, кого насмешки над послом короля Фердинанда не очень радовали. Катерина тоже рассмеялась. Она умела оценить шутку, к тому же понимала, что заступиться сейчас за посланника своего отца значило навлечь на себя немилость супруга.
И все же Брэндон видел, что ей несладко и не мог не восхищаться ее самообладанием. Издевательства над послом ее отца, да еще Генрих посадил подле себя французского герцога де Лонгвиля, и Катерине приходилось терпеть общество врага Испании...
Подали вторую смену блюд. У короля был отменный аппетит, он ел и пил в невероятных количествах, но так как много времени уделял физическим упражнениям, то именно мускулы, а не жир делали его фигуру плотной. И все же в свои двадцать три года он выглядел излишне зрелым. Это его не пугало – наоборот, это делало его более значительным, несмотря на порой чисто ребяческие проделки. И у него была королева старше его на шесть лет. Но он любил её и даже стремился выглядеть более возмужавшим, чтобы быть подстать ей.
Сейчас, откинувшись в кресле, Генрих откровенно красовался; у него было настроение поиграть в величие. Он переговаривался с Вулси о сохранении лесов, Вулси поддакивал и предлагал посадку новых. Потом они заговорили об артиллерии, кораблях, и Генрих, как бы между прочим, решил государственный вопрос о создании гильдии лоцманов для безопасности мореплавания. О своих кораблях и пушках Генрих говорил с мальчишеской гордостью. Но так как это все было неофициально, то с такой же игривостью он переходил на разговоры о том, что желает украсить свой двор образованными людьми, видными учеными.
– Лорд Маунтджой, это правда, что великий Эразм Роттердамский хочет покинуть Англию? Нас это огорчает.
– Об этом лучше спросите Томаса Мора, в доме которого остановился ученый.
– Ах, наш милый Томас Мор, – улыбался Генрих, отбрасывая салфетку и вставая. Все тотчас встали, поняв, что это сигнал к окончанию трапезы.
А Генрих, обняв за плечи невысокого, одетого в темные простые одежды Томаса Мора и, не обращая внимания на собравшихся, направился к выходу. Немного посокрушавшись оттого, что Эразму здоровье повелевает отправиться на континент, он уже вел разговор на иную тему, расспрашивал собеседника о его новой книге о коварном Ричарде III. Генрих хотел чувствовать себя серьезным королем, получающим удовольствие от общения с ученым Томасом Мором. Но в следующую минуту он уже повелевал через весь зал королеве:
– Ваше величество, после аудиенц-зала я намерен с нашим другом де Лонгвилем посетить зверинцы Тауэра. И желал бы, чтобы за время нашего отсутствия вы приготовили для нас какое-нибудь увеселение. Благопристойное увеселение, в духе времени поста.
Ничего труднее Генрих не мог приказать жене. Король хотел, чтобы его двор блистал, но такая строгая, скромная женщина, как Катерина, была не в состоянии соответствовать этому, возложенному на неё требованию короля. Охотнее всего она проводила время со священниками, или тихо занималась рукоделием в своих покоях. А заведовать увеселениями... Она даже побледнела и стала искать глазами Чарльза Брэндона. Вот кто всегда помогал ей в этом неимоверно трудном задании. Но в этот момент раздался громкий голос Генриха:
– Брэндон, я желаю, чтобы вы сопровождали меня.
Лицо Катерины стало совсем несчастным. Брэндону стало жаль ее. Конечно, он не входил в круг друзей королевы, но симпатизировал ей и хотел помочь. Подозвав молодого Гилфорда, он тихо велел передать королеве, что выкроит время навестить ее.
Король ушел вперед вместе с Мором. Это дало возможность Брэндону и Вулси переговорить, когда они шли через узкий коридор, отчего свита канцлера растянулась. Чарльз сообщил Вулси об утреннем разговоре с королем насчет кандидатуры любовницы и даже назвал троих, кто, по его мнению, подходит на эту роль. Заметил, что лично сам склоняется к тому, что его величество изберет молоденькую фрейлину Бесси Блаунт. И неожиданно Вулси поддержал его, сославшись на упоминание короля, что знал ее еще ребенком, а мисс Бесси – дочь одного из королевских гвардейцев. Он сказал это, как бы между прочим, но Брэндон посмотрел на Вулси с невольным уважением. Как этот обремененный государственными заботами муж ещё успевал обращать внимание на подобные мелочи? И Чарльз лишь согласно кивнул, когда Вулси посоветовал ему обратить особое внимание на эту Бесси Блаунт.
Аудиенц-зал был старой постройкой со сводчатыми перекрытиями и цветными витражами в высоких готических окнах. Величие в нем было, а вот комфорта никакого. Старые, далеко расположенные в дальних концах залы камины еле согревали помещение, плиты на полу для тепла покрывали соломенные циновки. Ряд внушительных колонн по периметру придавал залу величавость, как в храме. Но холод... От каменных стен так и веяло сыростью, и подбитая мехами мантия короля была сейчас как раз кстати. Генрих занял место на стоявшем на возвышении троне, но долго сохранять положение идола не смог. Энергия так и кипела в нем, и он сошел с трона, ходил по залу, сбивая полами мантии циновки, и не столько слушая, сколько говоря сам. Забавно было наблюдать, как мечутся за ним все эти солидные купцы и предприниматели в своих длиннополых одеждах, как семенят следом писцы с досками через плечо, придерживая чернильницы, строчат то, что говорит король.
Обычно Генрих не любил заниматься государственными дедами и предпочитал скидывать их на своего канцлера. Вот и сейчас, если в чем-то возникала заминка, он кивал в сторону Томаса Вулси – мол, это к нему. А потом опять прямо-таки рассыпался цветистыми фразами: он готов выдать лицензии на торговлю с Флоренцией, он желает, чтобы английское сукно везли в Средиземное море, он готов понизить налоги для тех торговцев, которые строят торговые суда. Его Англии надлежит быть морской державой!
Какая уверенность, какой блеск! А ведь Брэндон помнил этого великолепного короля ещё застенчивым, робким мальчиком, нелюбимым сыном, который панически боялся отца. Но уже и тогда было в Генрихе нечто особое, выдающееся. «Этот огромный мальчишка», – как порой отзывался о нем старый король, с детства был непоседой и умел завладеть всеобщим вниманием.
