Джейн Гуджер - Идеальная жена
В тот памятный день она пришла ко мне, когда я работал, и остановилась так близко, что я почувствовал тепло ее тела сквозь одежду и ее жаркое дыхание у себя на затылке. Я пытался продолжать работать, но она все стояла и стояла позади меня, и я никак не мог сосредоточиться. Не выдержав этой пытки, я резко развернул свое кресло и сердито посмотрел на нее. Я собирался вежливо, но твердо сказать ей, чтобы она ушла и не мешала. И в этот момент она опустилась передо мной на колени. И я, к моему величайшему стыду, ничего не предпринял. Мне кажется, я даже не дышал тогда из страха, что это остановит ее. Глядя мне прямо в глаза, она раздвинула мои ноги, придвинулась ко мне вплотную и прижалась ртом к моему естеству. Никогда не забуду, как она улыбнулась мне, когда увидела, насколько я возбужден. Даже сейчас это горячит мне кровь, а в тот момент я совсем потерял рассудок. Меня охватило такое блаженство, о котором я раньше и не мечтал. Прожив на свете сорок пять лет, я никогда не желал ми одной женщины сильнее, чем я желал ее. Я чуть не сломал себе пальцы, так крепко сжимал подлокотники кресла. Меня трясло от возбуждения, но я не прикоснулся к Элизабет. Она встала и все с той же улыбкой вышла из библиотеки, тихо закрыв за собой дверь.
Мне хотелось проклинать ее, и мне хотелось догнать ее и овладеть ею прямо здесь и сейчас. Она была невестой моего сына, а я позволил ей ласкать меня. И я хотел, чтобы она сделала это снова, потому что знал — в следующий раз сдержать себя не смогу. И не захочу».
Глава VI
Грациозно покачивая юбками, с гордо поднятыми головами, Беатрис и Энн направлялись к одному из стоящих в стороне столов. Глаза Беатрис метали молнии, но Энн была на удивление спокойна. «Ну, вот это и произошло. Теперь мне уж точно — конец», — думала она. Обитатели Ньюпорта осудили ее и исключили из своего общества. Энн Фостер больше не существует. И это было почти свободой.
— Трус сбежал, — прошипела Беатрис ей на ухо. — То, что они принимают его и отвергают тебя, находится за пределами моего понимания. Им должно быть стыдно.
— Я уверена, что некоторым из них действительно стыдно.
Беатрис невесело рассмеялась.
— Да пошли они все к черту, — сказала она нарочито громко, и Энн испуганно схватила ее за руку.
— Не будь идиоткой, Беа. Если ты будешь продолжать появляться со мной на людях и оказывать мне покровительство, пострадаешь и ты, и твоя семья. Твоя милая мама оказала мне такую большую поддержку, и если я стану причиной того, что от тебя отвернется общество, это разобьет ей сердце.
Беатрис вырвала руку.
— Она знает, что я рискую, и аплодирует мне.
— Я думаю, аплодисменты прекратятся, если тебя не пригласят ни на один бал и ни на один ужин в этом сезоне. Пожалуйста, Беа. Я буду винить себя, если с тобой случится что-нибудь подобное, — сказала Энн, взывая к разуму подруги. — Сознание того, что я — причина всего этого, просто убьет меня.
— Ты не понимаешь, Энн. Мне действительно все равно, что думают обо мне все эти люди.
— Энн права, дорогая.
Девушки повернулись и увидели Хелен Лейден, мать Беатрис. Хелен была копией своей дочери, только немного ниже ростом и, конечно, несколько старше. У нее были темно-каштановые волосы — такие же, как у дочери, только слегка тронутые сединой, и такие же, как у Беатрис, глубокие карие глаза.
— Мама, — проворчала Беатрис, — как ты можешь говорить такое?
Твой отец зависит от этих людей, моя дорогая, и наш женский долг — оберегать его положение в обществе. Можешь не сомневаться — его бизнес пострадает, если ты будешь продолжать вести себя так безрассудно. Я прожила среди этих людей достаточно долго, чтобы знать, что всем нам придется несладко.
— Но ты же сама говорила…
— Ты сделала все, что могла. И даже немного развлеклась при этом. Но Энн уже достаточно настрадалась, и она права. Сейчас нет никакой необходимости, чтобы ты покровительствовала ей. Боюсь, дело проиграно.
— А как же наш «план»? — напомнила Беатрис.
Хелен мелодично рассмеялась и увлекла девушек за собой в укромный уголок.
— Ах, Беа, неужели ты на самом деле думала, что он удастся? Генри Оуэн обладает огромной властью и может ухаживать за любой женщиной, которая сделает его еще более могущественным. Мне не хочется быть жестокой, но зачем Генри ухаживать за Энн, девушкой, отвергнутой обществом, отвергнутой своей собственной семьей? Мы живем в очень практичном мире. Энн уже поняла это, получив один из самых жестоких уроков.
— Мама, — воскликнула Беатрис, явно потрясенная тем, что ее мать говорит такие жестокие вещи в присутствии Энн.
— Она права, — сказала Энн, — это был действительно глупый план. Мы просто немного позабавились, и, кроме всего прочета, он помог мне справиться с депрессией ж снова выйти в свет. Мы с тобой вполне можем быть довольны результатами прошлого вечера. Никогда не забуду, каким дураком я выставила Генри в глазах окружающих.
Энн оглянулась на галерею, на общество богатых и красивых людей, частью которого она уже никогда не будет. Она убеждала себя в том, что это ее ничуть не огорчает.
— Завтра я еду домой.
— Ни в коем случае! — воскликнула Беатрис.
— Я уже решила. Так будет лучше, Беа. Мне уже нет здесь места. И, похоже, никогда же было.
Беатрис посмотрела на публику, заполнявшую галерею.
— Я их ненавижу, — сказала она. Голос девушки задрожал от переполняющих ее эмоций. — Я думаю, что всегда буду их ненавидеть.
— Ах, моя дорогая, — беспечным тоном отозвалась Хелен. — Они сами себя ненавидят. И это их даже развлекает.
Беатрис недоуменно взглянула на свою мать, а потом рассмеялась.
— Знаешь, мама, я думаю, ты права. — Она повернулась к Энн. — Давай прокатимся в нашем экипаже сегодня после обеда. Ты сможешь устроить им грандиозное прощание. Ми будем делать вид, что никого вокруг не замечаем. Нет! Мы будем бросать им ехидные, злобные взгляды. — Беатрис захлопала в ладоши, довольная своей новой выдумкой.
Энн улыбнулась подруге.
— Нет, Беа. Мы будем сидеть в вашей карете, как королевы и будем мило улыбаться им. Улыбаться, как будто они наши лучшие друзья. Мы заставим их ерзать на сиденьях своих роскошных карет.
Беатрис толкнула подругу локтем в бок.
— Замечательная идея!
* * *Ежедневно на протяжении летнего сезона, если позволяла погода, обитатели Ньюпорта наряжались, приказывали лакеям надеть парадные ливреи, запрячь лучших лошадей, и отправлялись на прогулку по проспекту Белльвю. За несколько минут до всеобщего выезда по проспекту провозили огромную бочку с водой и тщательно поливали дорогу, чтобы прибить пыль, раздражавшую нежные носики дам. Медленно и торжественно ехали кареты по Белльвю, иногда останавливаясь, чтобы пассажиры могли обменяться визитными карточками или послать лакея прикрепить приглашение к дверям какого-нибудь особняка. Потому что во время «прогулочного часа» никто не должен был оставаться дома, а если все же кто-то и оставался, то делал вид, что его нет.
